Выше было показано, что в половине XVIII в., перед
переходом южных алтайцев в русское подданство, у них господствовало
натуральное хозяйство.
Основным видом хозяйственной деятельности являлось экстенсивное
кочевое скотоводство. Исключение составляла таежная часть Алтая, где
преобладала зверовая пешая охота.
Более подробные сведения о производстве у алтайцев мы имеем по
материалам XIX в. Характер производства и в значительной мере приемы его
на протяжении XIX в. остаются в основном теми же, что и в предыдущем
столетии.
Ведущей отраслью производства для большинства населения южного Алтая
продолжало оставаться скотоводство. Разводили лошадей, овец, крупный
рогатый скот, коз, частично сарлыков (яков) и верблюдов. Способы и
приемы ухода за скотом долго еще оставались прежними. Кочуя под открытым
небом, меняя зимние и летние пастбища, алтайцы круглый год скот держали
на подножном корму; такая система пастбищного хозяйства сложилась в
условиях многоземелья и требовала для ведения скотоводческого хозяйства
большой территории. Заготовка сена производилась нерегулярно и в
небольших размерах. Траву резали кривым ножом (оргуш), подсушивали и
свивали в длинные толстые жгуты (толгок), которые вешали на деревья;
зимой допускали к ним скот.
Еще до 1860-х годов русские завезли на Алтай косу-горбушу
(карбыш-чалкы) • Распространена горбуша была довольно широко.
Современные алтайцы еще хорошо ее помнят. С начала 60-х годов русские
завезли к алтайцам и косу-литовку. В технику заготовки сена коса-литовка
внесла большой прогресс, по сравнению с оргушем и горбушей.
Производительность труда при сенокошении возросла во много раз: литовкой
мужчина выкашивал в день площадь до 1 га. Это позволило увеличить
запасы сена. Введение литовки потребовало и иной техники
Стадо яков (сарлыков).
уборки сена. Сено стали сушить по русскому образцу на земле, в рядах, затем его гребли и укладывали в стога.
Однако, несмотря на простоту и незатейливость литовки, она долгое
время являлась доступной весьма немногим скотоводам и' в условиях жизни
алтайцев вскоре превратилась в средство эксплоатации. Богачи давали
литовку косить за отработки. Снабжение литовками скотоводческих районов
Алтая находилось в руках торговцев, сумевших получать на торговле ими
большую прибыль.
В хозяйствах, заготовлявших сено, скот стали подпускать к стогу.
Разумеется, это приводило к тому, что значительная часть сена портилась,
затаптывалась скотом. В большинстве случаев скот продолжали
держать на открытом воздухе круглые сутки в любое время года.
Исключение было для молодняка, особенно для телят, которых держали зимой
в жилой юрте, где помещались и хозяева. Для ягнят устраивали ямы, где
животные согревали друг друга собственной теплотой. Такие ямы (кюрке)
выстилались сухой травой, покрывались жердями, а сверх них берестой и
шкурами. Однако кое-где уже стали строить в местах, защищенных от ветра,
крытые пригоны, переняв постройку их от русских крестьян. Стойловое
содержание скота, заимствованное у русских крестьян, широко вошло в быт
по бассейну правобережья Катуни.
Табун кобылиц.
Местами (например в долине Чулышмана, Курайской степи) устраивали для сенокосов примитивные оросительные сооружения (сувах).
Случка скота была вольной. В стаде ходили вместе взрослые и совсем молодые производители.
Доили алтайцы коров, коз, кобылиц, ячек. Период доения коров был
коротким — с мая по октябрь. Доение производилось с подпуском теленка.
Доили в деревянные или кожаные ведерки, дужка которых делалась из
волосяной веревки. Ветеринарная помощь отсутствовала.
Такая примитивная техника скотоводческого хозяйства алтайцев делала
его весьма неустойчивым. Различные стихийные бедствия — эпизоотии,
глубокоснежная зима, затянувшаяся холодная весна — разоряли мелких
скотоводов и выбрасывали их массами в ряды бедноты. Так, например, в
неблагоприятную весну 1897 г. только в трех алтайских дючинах (5-й, 6-й и
7-й) пало 17 554 головы различного скота.
По данным обследования 1897 г., 50% хозяйств алтайцев совершенно не
имели посевов, из чего можно заключить, что земледелие имело лишь
подсобное значение.
В земледелии у южных алтайцев также сохранилось много архаических
элементов, например имелось два орудия для разрыхления почвы: андазын и
абыл. Абыл—это мотыга, маленькая железная лопатка закругленной формы,
насаженная на рукоятку, согнутую под углом. Обработка пашни абылом
производилась вручную. Андазын был более усовершенствованным орудием,
рассчитанным на применение тягловой силы — лошади. Это была простейшая
деревянная соха, представляющая
Стадо овец.
собой изогнутый корень дерева, острый конец которого, предназначенный
для рыхления почвы, снабжался треугольной железной пластинкой или, в
более сложном типе, железным наконечником, надетым наподобие колпака.
Андазын имел поперечную деревянную палку — дышло, за которое укреплялся
волосяной аркан.Другим концом аркан привязывался к седлу верховой лошади. Глубина
вспашки андазыном — от 4 до 6 см, ширина борозды — 8—12 см. Чтобы
разрыхлить землю, по одной борозде нужно было пройти 3—4 раза. Поле
вспахивалось андазыном вдоль и поперек. Бороньба производилась при
помощи ветвей сухого дерева (сала), на которое сверху для тяжести клали
камни. Сеяли вручную и почти исключительно ячмень. Удобрений не знали.
Наряду с этим в некоторых районах (Чуйская долина близ Курая, Чулышман,
Онгудай-ский район и др.) обработанные пашни орошали искусственным
путем, при помощи устройства узких канав (су в ахов), которые отводили
от горных речек.
К концу XIX в. в бассейне среднего течения Катуни от Эдигана до
Маймы, у алтайцев, под влиянием постоянного общения с местным рус-
ским населением, получили распространение многие крестьянские
земледельческие орудия и способы уборки урожая. Из них отмечу соху,
однолемешный плуг, бороны с деревянными и железными зубьями, жатву
серпом и обмолот зерна лошадьми, цепом и т. д.
Собранный урожай ссыпали в кожаные сумины и хранили в юрте. Ячмень
шел на приготовление толокна (талкан) и размельчался на крупу, из
которой варили похлебку (кочо). Талкан и кочо были почти единственной
хлебной пищей рядовых скотоводов- Лепешки из пшеничной муки были
редкостью. Для размельчения ячменя в муку или крупу
Доение кобылиц.
применялись два орудия: каменная зернотерка (паспак) и деревянная
ступа (соко). На зернотерке, состоявшей из двух каменных плит, длиною
45—55 см и шириною 20—25 см, с нанесенными на них несколькими мелкими
поперечными зазубринами, поджаренное зерно ячменя превращали в талкан.
Работа на зернотерке требовала большого физического напряжения,
поэтому производительность труда на ней не превышала 2—2.5 кг в день.
Для получения из ячменя крупы зерно насыпали в большую деревянную ступу и
толкли деревянным толстым пестом.
К концу XIX в. среди алтайцев, живших в системе среднего течения
Катуни, под прямым воздействием русских обитателей Алтая, развилось
огородничество. Это обстоятельство отразилось положительно на питании
алтайцев: увеличилось количество продовольствия, пополнился ассортимент
пищи.
Подсобным занятием являлась охота на некоторых копытных (марал,
козуля и т. д.), в Чуйской степи — на лисицу, сурка и местами на соболя и
белку. Охотились с тяжелой шомпольной винтовкой, малопулькой, пистонной или
кремневкой, изредка даже фитильной, снабженной деревянными подставками
(ногами), на которые ставилось ружье при прицеле. Здесь умели
приготовлять самодельный порох «из отпоти селитрен-ного свойства,
выступающей на стенках некоторых пещер, серы, угля, с прибавлением желчи
сурка».
Искусственное орошение.
Из подсобных занятий южных алтайцев следует еще указать на промысел
кедрового ореха, имевший существенное значение, так как орех сбывался
скупщикам. Таким образом некоторая часть алтайцев была втянута в
натуральный или денежный обмен. Техника сбора ореха была очень
примитивна.
Рыболовство у южных алтайцев отсутствовало. Промышленность у них
носила домашний характер и была представлена обработкой продуктов
скотоводства, выделкой войлока, кожи, седел и частично кузнечным
ремеслом. Все эти отрасли выступали в соединении со скотоводством.
В оседлых селениях алтайцев (например с. Мыюта) в 80-х годах XIX в.
был развит промысел шитья рукавиц, усвоенный от русских крестьян и
ориентированный на местный рынок, а в 90-х годах зарегистрированы еще
плотничий, бондарный и смолокуренный промыслы, также заимствованные от
русских крестьян.
Одним из основных молочных продуктов был кисловатый сыр (ку-рут),
приготовлявшийся из сквашенного, затем сваренного молока, продымленный и
высушенный над очагом. Другой вид сыра (пресный и мягкий) назывался
пыштак. Выделывалось примитивным образом и масло (сардю), хранившееся в
бараньих или бычьих сычугах. Наряду с этим во многих аилах и селениях,
смежных с русскими или имеющих смешанное население, масло сбивали
домашним же способом, но по русскому образцу.
Алтайцы умели приготовлять кумыс из кобыльего молока и чегень, вкусом
несколько напоминающий кумыс, но приготовленный из коровьего молока и
более густой. Эти напитки держали в сшитых жилами кожаных сосудах
(аркыт, или саба) вместимостью до 10 вецер каждый.
Из овечьей шерсти делали войлок. Войлок, или кошма, выделывался как
для потников, подклады-ваемых под седло (преимущественно из весенней
шерсти), так и для покрытия жилища. Войлоки употреблялись также для
подстилки в жилище, для постели (из летней шерсти) . При изготовлении
войлока овечью шерсть взбивали деревянными или железными прутьями и
клали ровным слоем либо на старую кошму, Расгарание зерна на каменной
зернотерке, либо просто на землю, затем спрыскивали ее водой,
завертывали в трубку и катали.Катанье производили вручную, а при изготовлении войлока большого
размера — при помощи лошади. В последнем случае войлок навертывали на
гладкий деревянный вал, который катали по земле при помощи аркана.
Изготовляли войлок обычно женщины.
У алтайцев существовала также своя техника обработки кожи. Шкуру
лошади или быка, снятую с животного летом, употребляли на изготовление
либо кожаной посуды (аркыт), либо ремней. Приемы обработки шкуры были
примитивны. Шкуру опускали в реку с быстрым течением, предварительно
крепко привязав. Держали ее в воде до тех пор, пока вода не вымывала и
не уносила всю шерсть. Затем шкуру
вынимали, растягивали и сушили. Далее ее разрезали на ремешки и плели
узды, плети и т. д. Для изготовления кожаной посуды шкуру размачивали в
воде, мяли, смазывали жиром лошади, медведя или барсука. В зимнее время
обрабатывали шкуры, предназначенные для шитья обуви. Поступали таким
образом. Освежеванную шкуру лошади, коровы или быка замораживали в снегу
и шерсть выбривали начисто острым ножом. Далее шкуру проветривали на
солнце до тех пор, пока она не делалась легкой. В летнее время ее
зарывали в навоз, где она несколько пропитывалась влагой, затем мяли и
смазывали жиром лошади, сурка или медведя. После этого в течение недели
кожу коптили в юрте над дымом очага или в особых земляных печах и еще
раз мяли. Если кожу хотели окрасить, то после бритья ее помещали в
настой коры лиственницы.
Сушение сыра на солнце.
Из выделанной кожи шили обувь, сбрую, вьючные сумы, переметные сумины
(арчамак), перекидывавшиеся поверх седла. Кожаную посуду шили из
сыромятной кожи, иногда снятой с ноги заколотой лошади или коровы, а
порою и с вымени коровы. При этом снимали шкуру наподобие чулка,
набивали ее землей, сушили у костра — и сосуд был готов.
Из шкур козули, козы, молодого марала южные алтайцы выделывали
овчины, употреблявшиеся для шитья шуб. При выделке овчины освежеванную
шкуру промывали в солоноватой воде и растягивали в тени для сушки, затем
ее натирали нежирной сывороткой, квасили и после этого скручивали,
оставляя в таком виде в течение трех-четырех дней. Далее шкуру мяли
досуха, снова квасили, на этот раз вареной печенью коровы или овцы,
превращенной в кашицеобразное состояние, и коптили. После копчения производили обезжиривание мытьем в сыворотке, снова
мяли досуха, снова квасили печенью и заканчивали обработку тем, что еще
раз мяли досуха.
Шкуру козы, которая не выдерживает крепкой обработки, выделывали
проще, натирая ее вареной печенью и сывороткой. Мяли ее только вруч-
ную, чтобы не вылезла шерсть. Шкуру молодого марала и козули обрабатывали только вареной печенью, мяли и также коптили.
Южные алтайцы умели выделывать грубую замшу. Для этого шкуру лося,
марала или горного козла мочили в воде, а затем снимали с нее шерсть
железным скребком, вместе с тонким слоем кожи. Потом шкуру сушили и
мяли, после чего клали в мыльную воду или натирали мылом и сушили на
морозе. Если замшу делали летом, тогда, после того как со шкуры снимали
шерсть, ее смазывали жиром. Кроме железного
Приготовление шерсти для изготовления войлока.
Из конского волоса женщины свивали веревки, арканы. Довольно
распространенным было производство седел, как вьючных (ынгырчак), так и
верховых. Деревянную основу седла делали из сухого продымленного дерева
березы: обе луки седла — обычно из корня березы, а боковые пластинки —
из ствола. На седло клали войлочную подушку (из летней овечьей шерсти) и
обшивали ее кожей.
Основным средством передвижения здесь была верховая лошадь, но
имелась и арба на двух низких колесах для перевозки грузов. В эту арбу
лошадь впрягалась при помощи русского хомута, дуги и оглобель. Седелка
заменялась обычным верховым седлом, на котором сидел верхом возница.
Алтаец сидел верхом на лошади и в том случае, если в арбе не было груза.
В трудно проходимых горных местностях грузы вьючили на лошадь на
специальное вьючное седло без подушки. Груз помещался в две кожаные
сумины, которые перебрасывались через седло и связывались арканами.
Местами грузы везли на верховой лошади при помощи волокуши (шырка),
представлявшей собой две длинные тонкие жерди, одним концом
прикрепленные по обе стороны седла, а вторым волочащиеся по земле.
Выделка кожи.
В XIX в. русские телега и сани довольно широко вошли в быт алтайцев в
районах Чемальском, Шебалинском, Майминском и Чойском (по современному
административному делению).
Из сделанного краткого обзора хозяйства южных алтайцев видно, что
производство материальных благ у них находилось в неразвитом состоянии, о
чем убедительнее всего говорит техническая база, особенно орудия труда.Простейшее использование обширных земельных территорий путем выпаса
скота в летнее и зимнее время, первобытная соха и зернотерка, скребок и
зубчатая палка для выделки кожи, примитивный кузнечный мех — вот та
несложная техническая база, на которой держалось хозяйство южных
алтайцев. Основными средствами производства у алтайцев являлись земля в
широком смысле слова (летние и зимние пастбища, покосы, пашня) и скот.
Скотоводческое хозяйство у большинства южных алтайцев сохраняло в основном натуральный характер. Все необходимое для существо-
вания — пища, одежда, жилище, утварь, средства передвижения, топливо,
даже орудия труда — изготовлялось домашним способом и потреблялось
внутри хозяйства. Это хозяйство весьма слабо было втянуто в рыночный
обмен. На рынок, преимущественно через скупщиков, алтайцы доставляли
лишь излишек скота или сырых продуктов скотоводческого хозяйства (у
богатых алтайцев) да еще добытую пушнину или кедровый орех. С рынка,
также через торговцев-посредников, южные алтайцы получали
преимущественно фабричные ткани, юфтевую кожу, соль, некоторые железные
изделия и безделушки, уплачивая за это посреднику натурой, т. е-
продукцией своего хозяйства. Вполне понятно поэтому, что в южном Алтае
не было развито денежное обращение и эквивалентом последнего здесь
являлись либо годовалый баран (у теленгитов Чуйской степи), либо белка
(у чулышманских телесов). По сообщению Вербицкого, чулышманцы вели счет в
'единицах подо. Подо равнялась 40 белкам. Счет подо употреблялся и при
уплате калыма.
В заключение обзора хозяйства южных алтайцев следует указать на его
индивидуальный характер, на раздробленность. Это вполне соответствовало
тому, что всякое имущество, будь то скот, орудия труда, одежда, средства
передвижения и т. д., находилось в частной собственности отдельных
семей.
Основной экономической единицей у южных алтайцев являлась семья,
составлявшая кочевой или полукочевой двор — аил, но не род. К этому
утверждению меня привели как собственные исследования, которые я вел в
течение ряда лет в различных районах южного Алтая, так и данные
этнографической исторической литературы об алтайцах. К такому же выводу
пришел и С. А. Токарев, исследовавший этот вопрос во время
экспедиционной работы среди алтайцев. Он пишет: «В кочевых и полукочевых скотоводческих аймаках, где,
вообще говоря, сохранилось больше от старого уклада жизни алтайцев, не
удалось найти ни следа общеродового землепользования, родовых кочевок,
совместной пастьбы скота сородичами и т. п., не говоря уже о совместном
владении скотом
Езда верхом на яке.
или другим имуществом». Аил состоял иногда из нескольких юрт,
принадлежащих одной семье. Каждая семья вела самостоятельное хозяйство,
которое было экономически обособлено от других. Исключением являлись
хозяйства бедняков, экономически зависевших от баев и потому вынужденных
жить вблизи последних, обслуживая их своим трудом. При женитьбе
сыновей, происходившей в порядке старшинства лет, каждому женатому сыну
строили отдельную юрту и выделяли часть скота на обзаведение собственным
хозяйством, обособленным от отцовского. Последним женили младшего сына,
который, согласно существовавшим обычно-правовым воззрениям алтайцев,
наследовал юрту и все оставшееся имущество отца и являлся после его
смерти полновластным распорядителем оставшегося наследства. Дочери жили
до замужества в юрте отца, в случае смерти последнего — у младшего
брата; при замужестве уходили в семью мужа. Наследование имущества шло
по мужской линии, как правило, от отца к сыну, за неимением сыновей — к
братьям, а иногда и к дочерям. Таким образом имущество наследовал не
род, а дети умершего, обоего пола. При этом, в случае наследования
дочерьми, имущество покойного попадало формально в другой род.
В южных районах северного Алтая, мало затронутых русским культурным
влиянием, главным занятием продолжала оставаться охота на зверя.
Подсобное значение здесь имели, в соединении с примитивной домашней
промышленностью, мотыжное земледелие, собирание диких съедобных
растений, таежное рыболовство.
Все это описано мною в специальных работах, и здесь нет нужды
повторяться. Добавлю только, что основным средством производства в
районах северного Алтая являлись охотничьи у*одья и участки земли,
расчищенные от тайги, пригодные для земледелия, а также различные
примитивные орудия лова и обработки земли. Вместе с этим считаю
необходимым осветить здесь важную особенность организации производства.
Она заключается в сохранении коллективного труда в главной отрасли
хозяйства — охоте, бывшего даже в недалеком прошлом основной формой
труда. Это вполне естественно, ибо охотники северного очага.Этот обычай исчез у монголов после Юаньского времени.
Собирание корней диких съедобных растений в северном Алтае.
Алтая, при низком уровне производительных сил, были вынуждены
охотиться сообща, объединяясь в коллективы. Коллективный характер охоты
делал возможным длительное пребывание охотников в тайге, связанное со
многими опасностями и трудностями. Таким образом слабость развития
производительных сил компенсировалась объединением охотников и при этом
условии давала им возможность охотиться на крупных зверей, доставлявших
мясо для питания и шкуры для одежды, покрытия жилища и т. д. Наиболее
яркие пережитки коллективной охоты у племен северного Алтая до недавнего
времени сохранялись в охоте на крупных зверей, добываемых
преимущественно ради мяса.
Такие коллективные охоты производились либо облавой, либо при помощи
сооружения больших деревянных загоро-дей, либо при помощи ловчих ям.
Приведу некоторые данные прежде всего о пережитках охоты облавами.
Мне не удалось записать таких подробных и ярких преданий об облавных
охотах у северных алтайцев, как это сделано, например, Хангаловым для
северных бурят. Выяснено только то, что добыча от облавной охоты у
северных алтайцев распределялась сообща.
У тубаларов еще в начале нашего столетия устраивались облавы на
маралов и на козуль. Они проводились осенью, Ручная мельница. когда
животные шли с Алтая на зимовку в верховья Абакана. Охотники-облавщики
разделялись на загонщиков (агырчы) и стрелков-сторожей. Облава
происходила по следу или по ходу маралов и козуль и была основана на
широком использовании естественных особенностей местности. Стрелки
занимали места на тропах, по которым шли животные, узкие выходы из
долины, а загонщики на лошадях или пешком гнали животных (всегда по
направлению их сезонного хода). Испуганные животные бежали всегда по
своей проторенной дороге, натыкались на засаду и становились добычей
охотников. Ранней весной охотники-тубалары, как и алтайцы, обитавшие по
левому берегу Катуни, устраивали облавы на маралов на лыжах по насту и
замучивали их преследованием. Нередко изнеможенные маралы доставались
охотникам живыми. Слабые воспоминания о подобного рода облавах
сохранились и у кумандинцев.
Много рассказов я слышал о коллективной охоте при помощи ловчих ям. Например, у тубаларов сохранились воспоминания о такого рода
коллективной охоте на лося, северного оленя , марала и козулю. Мне пришлось встретиться со стариком Петром Тоды-жековым, который
помнил эту охоту. Обычно ямы рыли на звериной тропе (орок). Рытье ям
было делом весьма трудным и выполнялось охотниками коллективно. Яму
делали обычно круглой, 4—6 м диаметром и 3—4.5 м глубиной. По памяти
старика Тодыжекова, ловчие ямы рыли мотыгами (абылами), точнее —
мотыгами разрыхляли землю и затем доставали ее деревянными лопатами и
относили далеко в сторону. На дно вырытой ямы втыкали острые колья
(кастык) из лиственницы. Дру-того дерева (березы, тальника) для этой
цели не употребляли, потому что колья, сделанные не из лиственницы,
через некоторое время разбухали от сырости почвы и делались
непригодными: они не прокалывали упавшего зверя. Сверху яма тщательно
маскировалась. Устраивали ловчие ямы за несколько месяцев до сезонного
хода животных, чтобы сооружение приняло естественный вид, ничем не
выделяясь от окружающей обстановки в тайге, и утратило бы запах
человека. Эти ямы, уже заброшенные и поросшие травой, можно видеть и
теперь по р. Ложе (приток Кара-Кокши), в верховьях Иши и Куюма.
Провалившиеся во время хода по тропе животные попадали на острые колья и
становились добычей охотников, которые делили их между собой. Ловчая
яма у туба-ларов носила название тешь. Так же называлась ловчая яма и у
челкан-
Изготовление рыболовной верши.
цев. При помощи ее они, по преданию, охотились на маралов, оленей,
козуль, медведей. Яму челканцы рыли тоже мотыгами (оол), на дне ее
укрепляли колья. Пойманную добычу участники сооружения ямы делили между
собой по принципу тенг-улешь, т. е. равной доли. •
Рассказы об устройстве ловчих ям в старину я встретил и у
куман-динцев. Устройство их ничем не отличалось от вышеописанного,
только у кумандинцев такая яма называлась не тешь, а куруп. У шорцев мне
пришлось столкнуться с довольно глухими воспоминаниями о промысле зверя
ловчими ямами. Термином тес-тешь они называют не яму, а засеку из
деревьев для ловли крупных копытных зверей. Я полагаю, что здесь мы
имеем случай перенесения названия одного орудия охоты, более раннего,
именно ловчей ямы, на засеку, т. е. на орудие лова более позднее,
требовавшее более сложных инструментов для его устройства (например
топора).
Видимо, шорцы в отдаленное время так же, как их соседи челканцы,
промышляли зверя ловчими ямами, которые называли тем же именем тешь.Позднее, когда ловчие ямы вышли из употребления и были заменены
засеками, последние получили прежнее название тешь, ибо функция засеки
была та же, что и у ловчей ямы, а именно — ловить зверя, быть для него
ловушкой.
В близкое нам время племена северного Алтая более широко практиковали
коллективную охоту на копытных животных при помощи больших загородей,
сооруженных охотниками сообща. У тубаларов эти загороди тянулись на
несколько километров и носили название чеден. У кумандинцев с помощью
таких загородей охотились на козуль. Заго-родь тянулась на большом
расстоянии и пересекала тропы, по которым обычно проходили козули. В
нескольких местах загороди оставлялись проходы, в которые ставили
веревочные петли (пае, или тузак), сплетенные из волокон кендыря (дикой
конопли). Пойманных таким способом козуль охотники, принимавшие участие в
устройстве загороди, делили поровну. Мне удалось еще беседовать с
живущими и поныне участниками этого способа охоты у шорцев. По их
описанию, этот способ применяли осенью, когда лоси, олени, маралы и
козули обычно уходили из Шории на зимовку в верховья р. Абакан, На пути
животным приходилось переплывать, а чаще переходить вброд р. Мрассу.
Поэтому осенняя охота при помощи загородей происходила в долине
названной реки, по ее правому берегу, так как животные шли с левого
берега. Уже в сентябре охотники шорцы начинали искать по Мрассе места
переправ этих животных, так называемые броды (кичиг). Обнаруживший такую
переправу, или брод, возвращался в свое селение и оповещал об этом в
первую очередь своих родственников по отцу, а затем и других сородичей.
Немедленно же организовывалась артель из шести-восьми охотников, которая
отправлялась к месту брода устраивать городьбу (шеден). Построив ее,
часть охотников, в том числе и охотник, нашедший брод, оставались
караулить зверя, а остальные возвращались в селение и обязаны были вести
работы по хозяйству не только у себя, но и в хозяйстве оставшихся на
промысле товарищей. В это время обыкновенно происходила уборка посевов
ячменя (жали, сушили снопы, молотили и т. п.). Работа в хозяйстве
оставшихся товарищей выполнялась как обязательная помощь. Таким образом
работа охотников, объединившихся в артель, становилась общей не только
на промысле в тайге, но и в хозяйстве в селении. Тем временем оставшиеся
караулить животных делали свое дело. Стоило только стаду оленей или козуль переплыть реку и выйти на
берег, где была городьба, как из обеих караулок раздавались выстрелы.
Перепуганные животные бросались вперед, натыкались на загородь,
устремлялись в проходы и застревали в петлях; часть их гибла от
выстрелов. Почти все животные становились добычей охотников. Об этом
сообщали в селение, и участники устройства городьбы выезжали в тайгу,
забирали добычу и все вместе возвращались в селение, где производился
дележ по принципу орта-полуш (поровну, на рав-
Привязывание грузил к сети.
ные паи). При этом дележе никому не давалось привилегии. Даже
нашедший брод, считавшийся «хозяином» брода, получал одинаковую, равную с
остальными долю. Его преимущество перед другими состояло в том, что он
мог по своему усмотрению комплектовать артель. Однако и здесь он был
ограничен существующими нормами обычного права: он мог звать в артель
только родственников по отцу {карындаш). Если почему-либо артель не
могла организоваться по этому принципу, то тогда допускалось позвать в
артель родственников со стороны матери, называвшихся общим термином
родства — туган. Этот принцип, несомненно, является свидетельством силы
влияния сложившегося отцовского рода, отсюда вытекает и предпочтение
родственникам со стороны отца как более близким. Впрочем, по собранным
сведениям, в некоторых местах Шории лет 30—40 назад охотник,
обнаруживший брод, получал якобы больше мяса, чем остальные его
товарищи.
Описанные коллективные охоты с большими сооружениями служат
вещественным выражением коллективного труда и первобытно-общинных
отношений. Такие сооружения могли возникнуть и существовать только в
условиях коллективно-общинной собственности как на охотничью территорию,
так и на самые сооружения, являвшиеся важнейшими орудиями труда в
охотничьем производстве того времени.
Остатком первобытно-коллективного труда в охоте у северных алтайцев
следует считать широко применявшееся вплоть до Октябрьской революции
артельное начало. Даже при промысле на мелкого пушного зверя,
непосредственная охота на которого велась индивидуально, охотники все же
объединялись в небольшие артели (от двух до восьми человек) и выходили в
тяйгу, где жили общим станом. Чаще всего эти артели имели общее питание
и считали общей индивидуальную добычу своих членов (челканцы в этом
отношении составляли исключение).Независимо от того, сколько и каких зверьков убил каждый, по
окончании промысла вся добыча делилась поровну между членами артели.
У алтайцев, живущих в бассейне р. Маймы, промышляли всякого зверя
небольшими артелями по три-четыре человека. Такая артель носила название
нокорлор (товарищи). Артель имела общий запас провизии, и добыча
делилась поровну среди всех участников- Если в артели были
мальчики-подростки или женщины, которые непосредственно зверя не
промышляли, а только выполняли хозяйственные работы по обслуживанию
охотничьего стана, они наделялись половинным паем (ярым-улешь). Особенно
ценных зверей (соболя, выдру и т. п.) продавали и деньги, вырученные от
продажи, делили по тому же принципу, как и шкурки обыкновенных пушных
зверьков (белки, колонка и т. п.).
Тубалары также отправлялись на охоту артелями. У тубаларов артели
составлялись преимущественно по родовому принципу, главным образом из
родственников по отцовской линии, так как охотничья тайга находилась в
родовой собственности. В годы отсутствия зверя в своей родовой тайге
охотники шли в тайгу рода матери или жены.
У челканцев, как еще помнят старики, с которыми мне пришлось
беседовать, артелями в несколько человек охотились только на крупных
мясных зверей и очень ценных пушных (соболь, выдра и т. п.). Убитый
крупный мясной зверь (лось, олень, марал и т. д.) составлял достояние
всей артели, независимо от того, кто из охотников его убил. Мясо делили
поровну. Шкурки ценных пушных зверей, добытых артелью, продавали и
делили полученные от продажи деньги. Объединение в артель у челканцев не
обусловливалось родственным принципом, как это было у тубаларов. Артель
составлялась из охотников, часто совсем не связанных родством, но
живущих в одном селении. Во главе артели находился старший, обычно
старик, которого называли яан-кижи, или улу-кижи (большой, старший
человек). На его обязанности лежало определение места охоты на того или
иного зверя, указание дороги, руководство устройством стана, дележ
добычи между членами артели (в натуре и в деньгах). Мелких пушных
зверьков челканцы били индивидуально и считали добытого зверя личной
собственностью. На рядового пушного зверя (белку, колонка, хорька,
горностая и т. п.) иногда отправлялись группами по два-четыре человека,
имея в тайге общий стан. Однако припасы и пища у каждого были свои, и
каждый промышлял зверя только сам для себя. В общий раздел шел только крупный зверь или особенно ценный пушной,
на которых охотники, на время объединившись, охотились сообща, например
при охоте на соболя обметом сетью (солба, или аг),
У кумандинцев, по сообщению стариков, в старину ходили на промысел
артели, по большей части состоявшие из родственников. В артели
объединялись четыре-шесть-восемь человек. Питание на промысле было
общим. Артель располагалась в охотничьем шалаше (одог) по обе стороны
огня поровну. Охотники каждой стороны имели общий котел. В артели был
старший, обычно опытный промышленник. Его место было в левом дальнем
углу от входа. У двери, с обеих сторон, на крайних к выходу местах
находились самые молодые охотники. Они носили воду,
Жилище северных алтайцев (шорцев).
заготовляли дрова, варили пищу. Распорядок жизни охотников в
охотничьем шалаше у верхних кумандинцев был точно такой же, как и у
шорцев. Вся добыча артели была общей и по окончании промысла делилась на
равные доли (тенг-улешь). С утра охотники расходились в разные стороны в
поисках зверя, вечером собирались на стан. Была некоторая специализация
в промыслах на зверя. Если кто промышлял ценного зверя (соболя), тот
уже не убивал менее ценных зверьков (белку, колонка и т. п.). Объясняли
это обыкновение религиозными мотивами. Верили, что если охотник имел
намерение убить соболя, но одновременно промышлял и менее ценных
зверьков, то ему удачи в охоте на соболя не будет.
Шорцы
|
