Однако господство кыргызов в восточной части Центральной Азии оказалось недолговечным. В начале X в. оно переходит к кытаям, или киданям, а по терминологии мусульманских авторов — к «черным кытаям» (кара-китаи). Правящая верхушка их находилась в северном Китае. В половине XI в. владения кытаев простирались на восток да Алтая. Окраины владений кытаев — северная Маньчжурия и северо-западная Монголия — находились от них только в номинальной зависимости. В первой половине XII в. кытаи овладели Семиречьем, Алтаем и подчинили на Енисее кыргызов.

В памяти алтайцев сохранилось до наших дней воспоминание об этом периоде владычества кытаев на Алтае. В одном из преданий алтайцев говорится, что в отдаленные времена алтайцы были покорены и уведены из Алтая и на их месте поселился народ кытай с русыми волосами, бородатый, занимавшийся земледелием и выделкой оружия и орудий из бронзы. В других преданиях алтайцев кытаи также выступают как народ, занимавшийся земледелием; с именем кытаев предания связывают остатки некоторых, дошедших до нас, довольно обширных и сложных оросительных сооружений. Остатки таких сооружений в виде канав и каналов имеются: в долине р. Чуй в Сартымайской степи, в Курайской степи, по р. Ак-Туре, близ урочища Тото, по левому берегу р. Катуни, близ селения Сок-Ярык, по правому берегу р. Катуни от устья р. Обелю до перевоза, в долинах рек Урсула и Каерлыка, по долине рек Улагана и Чулышмана, где древние оросительные каналы сохранили еще следы каменной выкладки. Кроме того, остатки древних ирригационных работ и каналов были обнаружены по р. Аргуту и в Уймонской долине.

Очень возможно, что к периоду владычества кыгаев относится и строительство на Алтае дорог и некоторых сооружений для переправы через р. Катунь, остатки которой сохранились до наших дней и отмечены в научной литературе. Так, например, еще при прокладке колесной дороги через Улегемский хребет (северо-восточный отрог Терехтинских белков), через перевал Чике-таман, «оказалось, что проход Чике-таман составлял древнюю дорогу, расчищенную и разработанную. Такая же дорога была сделана к китайскому перевалу; местные жители доселе указывают следы ее, говоря, что здесь найдена была медная втулка от телеги». На обоих берегах р.

Катуни, напротив Кер-кечу (выше устья Большого Ульгуменя), заметны следы приспособлений для перевоза в виде дыр, просверленных в уступах скал, словно это было сделано для устройства канатного, китайского типа, моста, какие бывают в Юннане, Тибете и Гималаях. Среди алтайцев весьма распространена легенда о строительстве моста через Катунь богатырем Сартакпаем. Последнее обстоятельство, как увидим дальше, позволяет относить строительство сооружений для переправы к более позднему периоду — к периоду монгольского владычества на Алтае.

В XII в. государство кара-китаев простиралось от Енисея до Таласа. Главная ставка верховного главы, носившего название «гурхан», находилась в Семиречье на берегу р. Чу. Кара-китаи перенесли в завоеванные области китайскую культуру, усвоенную ими еще на своей прежней родине.

Владычество кара-китаев, видимо, тяжело отразилось на экономическом состоянии населения Алтая в смысле понижения уровня его жизни: они «ввели в покоренных областях китайскую систему подворного обложения», исчислявшегося в денежных единицах. По свидетельству персидского историка XIII в. Джувейни, «кара-китайские сборщики податей, в противоположность прежнему времени, сильно притесняли народ.

К концу XII в., в связи с ослаблением могущества кара-китаев, на исторической арене в восточной части Центральной Азии выдвинулись монголоязычные найманы, жившие между Хангайскими и Алтайскими горами, а также частично и на отрогах Алтая. Найманы, оттеснившие кара-китаев, образовали могущественный союз орд и племен, границей которого на западе являлся Иртыш, а на юге — восточный Туркестан. С этого времени и до начала XIII в. население Алтая находилось под властью найманских ван-ханов, которым и платило дань. Отдаленные потомки найманов, видимо сохранились на Алтае до нашего времени. Название «найман» сохранилось в наименовании некоторых родов современных алтайцев, как и наименование «меркиты», которые в XII в, составляли многочисленный народ, населявший северную часть современной Монголии, и князья которых, будучи разбиты Чингис-ханом (в первой четверти XIII в.), искали убежища и собирали новые силы для борьбы с Чингисом в горах Алтая.

У нас нет, хотя бы кратких, данных о положении алтайцев и характере их жизни в период господства найманов. Известно только, что этому господству был положен конец в начале XIII в.

. монголами, возглавленными Чингис-ханом.

Таким образом, Алтай со времени падения тюркского каганата и до начала XIII в., т. е. до включения его в состав кочевой державы Чингис-хана, был втянут в орбиту довольно интенсивного исторического процесса, протекавшего в восточной части Центральной Азии. Сущность этого процесса заключалась в постепенном разложении родового строя у кочевников, в формировании аристократической эксплоататорской верхушки, в широком развитии грабительских войн и набегов, которые, если употребить выражение Энгельса, стали «нормальными функциями народной жизни», в образовании и разрушении различных временных военно-административных объединений, организуемых аристократической верхушкой с целью грабежа и угнетения соседей. Но частая смена временных и непрочных военно-административных объединений, не имевших своей экономической базы, сплошь и рядом основанных на ряде успехов и удач того или иного хана, предводителя племени, сумевшего объединить кочевые племена в кратковременный союз, и разрушавшихся даже от одного удачного набега со стороны противника, нового претендента на роль вождя новой комбинации кочевых племен, мало влияла на изменение характера и структуры экономики кочевых племен Алтая, Монголии и прилегающих к ним районов.

Основная масса кочевого населения продолжала жить обычной для них жизнью. Простота производственной структуры этих кочевых племен-общин, построенных по племенному и родовому признаку, приводила, очевидно, к тому, что эти кочевые общины постоянно воспроизводили себя в одной и той же форме. Являясь самодовлеющими, производящими самостоятельно все, что было необходимо для их несложного кочевого хозяйства, они, эти кочевые объединения, проявляли большую устойчивость и жизнеспособность. Будучи разгромлены и рассеяны при очередном нашествии или набеге враждебной коалиции племен, они довольно быстро возникали вновь, часто на той же территории и под теми же названиями, или же, быстро оправившись от удара, входили в новую комбинацию таких объединений. Их устойчивость и неизменность находят свое объяснение именно в простате структуры экономических элементов.

Различные политические комбинации отдельных удачливых или неудачливых ханов-вождей, борющихся между собой за власть и влияние, не затрагивали структуры основных экономических элементов этих кочевых объединений, что и объясняет тайну «неизменности азиатских обществ, находящейся в таком резком контрасте с постоянным разрушением и новообразованием азиатских государств и быстрой сменой их династий».

Какова же была экономическая структура племенных и родовых объединений азиатских кочевников в рассматриваемое время?

Основной отраслью хозяйства было экстенсивное пастбищное скотоводство, с содержанием скота на пастбище в течение всего года. Кочевники систематически переходили с места на место, «смотря по приволью в траве и воде», чтобы обеспечить кормом свои стада. Экономическим базисом такого способа ведения хозяйства было совместное владение пастбищами и частная собственность на скот. Рядовые кочевники-скотоводы жили мелкими и крупными общинами, объединенными общим владением пастбищами, совместным кочеванием, под главенством своего предводителя, как правило, богатого скотовода. В состав таких объединений входили кочевники как связанные родством и общностью происхождения со своим предводителем или ханом, так и чужеродцы, влившиеся в объединения в результате удачного набега и разгрома подобного объединения, возглавляемого другим ханом. Общинная форма кочевания, в условиях описанного выше экстенсивного кочевого скотоводства и беспрерывных столкновений кочевников, являлась экономической необходимостью, ибо только она обеспечивала возможность разведения и сохранения скота. «У кочевых пастушеских племен, — пишет К. Маркс, — община всегда собрана вместе, это общество спутников, караван, орда и формы субординации развиваются из условий этого образа жизни». По существу это была сельская община с характерным для нее сочетанием общинной и частной собственности, как у земледельческих народов, хотя она не имела постоянной пастбищной территории. Это была кочевая сельская община, которая все время передвигалась по мере стравливания пастбищ. Пастбища занимались путем захвата либо свободной территории, либо занятой другими кочевыми объединениями и считались общими. Однако право распоряжения пастбищами находилось в руках аристократической верхушки кочевников. Это достоверно известно, например, про западных соседей алтайцев-кочевников — усуней. Китайская летопись сообщает (I в. до н.

. э.), что глава усуней Цылими, носивший титул гуньмо, обнародовал, чтобы «никто не смел пасти скот на его пастбищах».

Людской состав общины также не был постоянным и устойчивым. Несмотря на то что в основе этих простейших производственных объединений лежала родоплеменная традиция, их нельзя определить как общины родовые, объединяющие только кровных родственников: родопле-менной состав их был смешанным.

В описанных выше условиях род как кровнородственная организация не мог существовать. Устойчивыми были только родовые и племенные наименования, родовые обычаи и культы, родовые и племенные диалекты, которые были общими для таких объединений, состоящих по существу из разнородных в родственном отношении элементов. Частная собственность на скот и имущественное неравенство создавали условия для развития классовых отношений внутри таких общин. Аристократическая верхушка кочевников обладала большими стадами, ухо;; за которыми осуществляли зависимые от них рядовые кочевники и частично рабы.

Политическая власть верхушки основывалась на богатстве. Об этом убедительно говорит пример известного тюркского кагана Гудулу («Иль-герес-каган» орхонских надписей), который, по свидетельству китайской летописи, «мало-помалу очень разбогател лошадьми, почему объявил себя ханом».

Приведенная характеристика кочевых общин как самодовлеющих и постоянно воспроизводящих себя простейших производственных объединений скотоводов-кочевников объясняет и большую их жизнеспособность. В силу указанных особенностей политические интриги, борьба за власть и богатство различных ханов не затрагивали экономической основы таких кочевых объединений.

У монголов до образования империи Чингис-хана, как, повидимому, и на Алтае и в ближайших к Монголии районах, основной формой производственной организации являлась кочевая сельская община. Такая кочевая община была очень простой по своей структуре и покоилась на совместном кочевании первоначально, видимо, близких и далеких родственников, а затем и не только родственников. Отдельные семьи рода, входящие в состав кочевой общины, вели уже индивидуальное хозяйство, но пастбища, кочевья у них были общими. При этом, разумеется, каждый начальник или предводитель такой кочевой общины знал границы своих пастбищ в любое время года.

Правда, внутри кочевой общины шел процесс выделения богатых семей в отдельные кочевки, которым, ввиду обилия скота, было выгодно кочевать отдельно, аилами, занимая для этого лучшие пастбища в границах своей кочевой общины. Но все же совместный, или, как его назвал акад. Б. Я. Владимирцов, куренной, способ кочевания был основным для кочевников среднего и малого достатка. Об этом куренном способе кочевания имеется известие знаменитого Рашид-ад-дина, персидского историка конца XIII и начала XIV в., который сообщает: «Значение куреня есть кольцо. В старинные времена, когда какое-нибудь племя останавливалось на каком-нибудь месте наподобие кольца, а старший из них был подобен точке в середине круга, это называли курень. В нынешнее время, когда приблизится неприятельское войско, располагаются по той фигуре, дабы не вошел в середину чужой и неприятель». Отсюда видно, что монгольский курень во время Рашид-ад-дина применялся уже только в военной организации; существование же его как основной формы кочевания Рашид-ад-дин относит к «старинным временам». Это известие персидского историка великолепно использовал акад. Б. Я. Владимирцов, давший характеристику куренного способа кочевания и сменившего его аильного способа.

Вероятно, эта характеристика применима и к кочевникам Русского Алтая, смежного с Монголией, так как общность исторического процесса и основных элементов кочевнической культуры в описываемый период для указанных территорий несомненна. Между прочим, можно указать и на то обстоятельство, что еще в XVIII в. кочевые племена Алтая, находясь в составе Джунгарии, видимо, еще сохранили память о совместном способе кочевания и прибегали к нему в особых случаях. Это заключение можно сделать на основании одного известия, относящегося к 1758 г., где говорится относительно южных алтайцев.

Таким образом, можно думать, что в период наиболее частой смены различных временных и непрочных военно-административных объединений кочевники Алтая все еще находились на самой ранней ступени развития классовых феодальных отношений, еще окутанных оболочкой родовых отношений. Процесс феодализации шел чрезвычайно медленно в силу господства кочевого хозяйства и родового быта. Однако разложение родовой и сельской общины у кочевников происходило непрерывно, путем роста стад у отдельных богатых семей, путем /концентрации (через захват) лучших пастбищ в этих же семьях, путем сосредоточения общественно-политической власти в руках этих экономически сильных семей, путем подчинения им более слабых экономически родов и племен. С большей силой процесс этот протекал в период господства Чингисхана и потомков из его дома, когда происходили крупные изменения в экономике кочевых племен Монголии и зависимых от нее прилегающих районов, когда исчезал совместный куренной способ производства и на смену ему утверждалось господство аильного, или индивидуального, способа кочевания.