Основные успехи в изучении истории, археологии и этнографии алтайцев были достигнуты советскими учеными. Исследования Алтая в советский период получили небывалый до тех пор размах и глубину. Советская наука, овладевшая методом марксизма-ленинизма, поднялась на высокий теоретический уровень. Возможности научного исследования расширились. Этому обстоятельству способствовало общее положение науки, пользующейся в нашей стране постоянным вниманием и заботой нашей партии и правительства, большие ассигнования на научную работу, ее плановое развитие в научных учреждениях и высших учебных заведениях, развитие издательской деятельности. Общее развитие советской науки не могло не отразиться благоприятно и на изучении Алтая.

Изучение истории,, археологии и этнографии, особенно у племен и народов с отсталой культурой, приобрело у нас большое государственное значение в связи с практическим осуществлением ленинско-сталин-ской национальной политики, в связи с переходом таких племен и народов к социализму. Нельзя не вспомнить при этом, как еще в 1921 г. И. В. Сталин, говоря о переходе многомиллионного населения различных тюркских народностей от первобытных форм хозяйства в советскую стадию, минуя капиталистический дуть развития, настаивал на необходимости изучения и учета всех особенностей экономического состояния исторического прошлого, быта и культуры этих народностей.

Внимание к изучению отдельных племен и народов у нас привлечено также и в связи с общим изучением истории нашей Родины. Именно на фоне таких условий происходило и происходит интенсивное изучение Алтая в наше время. Уже в 1920-х годах, едва только закончилась гражданская война, изучение алтайцев входит в план исследований ряда центральных научных учреждений, в первую очередь в Петрограде. Алтайцев начинает изучать ряд институтов и учреждений АкаДемии Наук СССР, Государственный Университет (этнографическое отделение), Академия истории материальной культуры, крупнейший этнографический музей—б. Этнографический отдел Русского музея. Вскоре в это изучение включились крупные научные учреждения Москвы: Музей народов СССР, Государственный Исторический музей, Московское отделение Академии истории материальной культуры, Научно-исследовательская ассоциация при Коммунистическом университете трудящихся Востока и др.

Изучение алтайцев, осуществляемое по плану и программам работы центральных научных учреждений путем экспедиций и научных командировок, его систематичность и материальная обеспеченность вскоре же дали прекрасные результаты. Результаты эти отразили общие благоприятные условия научной работы и прогрессивное развитие исторической науки в нашей стране. Целеустремленность исследования, применение метода исторического материализма как метода познания и истолкования изучаемых явлений, усовершенствованная методика полевой работы и возможность публикации далеко продвинули вперед дело изучения алтайцев, подняли его на высокий научный уровень. Это сказалось прежде всего в том, что история тюркоязычных племен Алтая, лишенных царской официальной наукой права называться историческими, т. е. имеющими свою историю, за советское время стала изучаться. История алтайцев была создана исключительно в советский период, главным образом в результате соединенных усилий этнографов и археологов.

Большие успехи, связанные с открытием памятников мирового значения, выпали на долю археологии Алтая. За истекшие полвека, со времени раскопок Радлова до исследований советских археологов, накопление археологического материала по Алтаю происходило крайне медленно. Напротив, за последние 30 лет работы советских археологов раскопки на Алтае протекали весьма интенсивно. При экш они производились более усовершенствованными и точными приемами исследования, а результаты их подвергались историческому объяснению. Обширные новые археологические материалы рассматривались и исследовались теперь как ценнейший источник для восстановления далекого прошлого населения Алтая. В этом отношении особенно много сделали археологи М. П. Грязнов, Г. П. Сосновский (ныне покойный) и С. В. Киселев. Эти широко подготовленные и крупные знатоки сибирского археологического материала дали стадиальную классификацию алтайского материала. Они ввели исследования этого материала в общепризнанные теоретические рамки.

Наиболее блестящие открытия за указанный период были сделаны Алтайской экспедицией Государственного Музея этнографии. Они явились результатом раскопок Пазырыкского кургана, произведенных С. И. Руденко и М. П. Грязновым в 1929 г., и Шибинского кургана (р. Урсул), раскопанного М. П. Грязновым в 1927 г. Как раскопки, так и иселедование этих памятников принадлежат к числу лучших достижений, которыми вправе гордиться советская археология.

Обильный и оригинальный материал этих курганов еще долго будет являться предметом самых разносторонних исследований.

Характер настоящего открытия, но отнюдь не неожиданного для советских археологов, приобрели также раскопки другой экспедиции Государственного Музея этнографии, проведенной в 1935 г. под руководством Г. П. Сосновского. Им были обнаружены и исследованы у с. Сростки памятники позднего палеолита. Несколько ранее этого (в 1927 г.) я обнаружил и частично исследовал погребение афанасьевского типа по р. Урсулу, первое погребение этого типа, ставшее известным для территории Горного Алтая. Вскоре работы С. И. Руденко,Г. П. Сергеева, С. В. Киселева и Г. П. Сосновского расширили круг находок этих памятников, что позволило начинать изучение населения Горного Алтая с конца III и начала II тысячелетия до н. э. Стало возможным также выяснить черты культуры древнейших обитателей Алтая, определить время возникновения здесь скотоводства и т. д. В советский же период археологических исследований на Алтае был получен большой и яркий материал по курганам тюркского времени (VII—IX вв.). Работа производилась экспедициями Государственного Исторического музея, Академии истории материальной культуры и Государственного Музея этнографии.

Благодаря исследованиям, преимущественно С. В. Киселева, при участии Л. А. Евтюховой, С. М. Сергеева и др., археология Алтая впервые обогатилась великолепными, иногда уникальными, вещевыми памятниками, освещающими этот интереснейший исторический период в жизни Алтая. При этом С. В. Киселев выступил не только как пионер в смысле открытия указанных памятников, но и как вдумчивый исследователь вопросов истории древних тюрков Алтая. Большое научное значение для истории этого же периода имеет известная работа С. И. Руденко и А. Н. Глухова «Могильник Кудырге на Алтае». После Великой Отечественной войны С. И. Руденко продолжил и закончил раскопки группы пазырыкских курганов и обогатил археологическую науку находками мирового значения. Однако большинство этого материала, поступившего на хранение в Эрмитаж, еще не опубликовано.

Даже столь краткое перечисление вновь открытых и исследованных памятников дает представление о ценности и научном значении работы, советских археологов на Алтае.

Их усилиями получены новые строго документальные исторические источники, которые в соединении с другими видами источников позволяют впервые дать обоснованную периодизацию истории культуры и истории Алтая.

Прекрасные результаты археологического изучения Алтая за советский период приобретают еще большее значение в связи с тем, что за это время за границей не появлялось археологических работ по Алтаю. Исключением является только одно финское издание, представляющее собой публикацию писем и иллюстративных археологических материалов И. Аспелина, собранных им в 1887—1889 гг., во время экспедиции в Сибирь и Монголию. Часть этих материалов относится непосредственно к Алтаю. Приходится указать, что научное значение издания обесценено его тенденциозностью. Это особенно ярко проявилось в предисловии издателя, который пытается сделать Алтай «прародиной» финнов, в надежде поставить и «научно обосновать» вопрос о «Великой Финляндии»—от Алтая до Балтийского моря. Ясное дело, что такая «концепция» ничего общего с наукой не имеет, а служит лишь разжиганию аппетита финских фашистов.

Обратимся теперь к изучению этнографии и истории алтайцев за советский период. В этом отношении также имеются все основания констатировать решающие успехи советских исследователей. Советские этнографы прежде всего весьма расширили и углубили тематику этнографического изучения алтайцев. Общими усилиями они изучили этнографию всех тюркоязычных племен Алтая в ее главных разделах, собрав при этом большой и совершенно новый материал. Особенно много материала было собрано по семейно-родовому строю различных племен Алтая. Эта область жизни алтайцев при изучении их в досоветский период была мало известна. К настоящему же времени работами Н. П. Дыренковой, С. А. Токарева, Л. П. Потапова и др. эта лакуна не только заполнена доброкачественным материалом, но материал этот, несмотря на отдельные ошибки, научно систематизирован и объяснен. Более того, впервые было обращено внимание на изучение общественных отношений у алтайцев.

Опираясь на марксистско-ленинскую теорию, советские исследователи изучили конкретные формы общественных отношений у алтайцев, формы собственности на основные средства производства, формы эксплоатации, установили классовое расслоение алтайцев, изучили

формы колониальной эксплоатации алтайцев царизмом и поставили на научную почву исследование вопроса роли и значения для истории алтайцев такого события, как включение их в состав русского государства. Впервые был поставлен научно вопрос о роли и значении великого русского народа в истории алтайцев. Внимание исследователей привлекли и такие события из жизни алтайцев, как бурханистское движение, движение 1916 г. Наконец, советские ученые обратились к исследованию советского периода в истории алтайцев и сделали первые шаги в этом направлении. Трудами наших ученых практически доказано, что вполне возможно изучить конкретную историю и таких отсталых в культурном отношении в прошлом племен и народностей, как, например, алтайцы, не имевших собственной письменности, отнесенных дореволюционной буржуазной наукой к категории «доисторических». Для этого необходимо применить комплексное исследование источников (археологических, антропологических, этнографических, письменных исторических, фольклорных и др.)- За рассматриваемое время появились как отдельные, так и обобщенные работы и по материальной культуре алтайцев, хотя внимание этнографов к этим вопросам привлечено до сего времени недостаточно. Последнее обстоятельство особенно ярко выступает по отношению к южным алтайцам, в частности к теленгитам. Наряду с этим следует указать еще на один большой раздел этнографии алтайцев, в который наши этнографы внесли основной вклад. Речь идет об изучении религиозных верований алтайцев. Нельзя сказать, чтобы в досоветское время эти вопросы не привлекали внимания исследователей. Наоборот, они вызывали скорее повышенный интерес к ним каждого, кто в той или иной степени изучал алтайцев. И все же эта сторона жизни алтайцев в прошлом была изучена слабо. Это можно утверждать и в том случае, если иметь в виду все сказанное выше по поводу работ Вербицкого и Радлова. Основание для такого утверждения вытекает из сравнения изученности религии алтайцев в прошлом с работами в этой области А. В. Анохина. Публикация их, как и большая часть полевых сборов А. В. Анохина, была осуществлена уже в наше время.

Главная его работа — «Материалы по шаманству у алтайцев» — по обилию имеющихся в ней фактических данных является до сегодня основной работой в этой области. А. В. Анохин внес в изложение религиозных верований алтайцев систематичность и четкость, а главное, обогатил науку новыми ценными фактическими данными.

Однако, несмотря на большую ценность указанных работ А. В. Анохина, нельзя не отметить существенных их недостатков: полное отсутствие научного анализа и теоретического осмысления собранного фактического материала, а также неполнота в изучении и изложении не только фактов по многим затронутым вопросам, но и в тематике изучения алтайского шаманства. Это стало особенно ясным, когда начали появляться работы советских этнографов-алтаеведов, вышедшие в свет после опубликования его «Материалов по шаманству алтайцев». Особенностью этих новых работ, посвященных изучению верований алтайцев, явилась их строгая тематическая очерченность, позволившая сосредоточить внимание исследователя на более глубокой разработке изучаемого вопроса. Изучение таких отдельных тем велось часто в сравнительном плане либо среди различных племен Алтая, либо в сопоставлении с аналогичным материалом по другим тюркоязычным племенам и народам Сибири.Такого рода работы весьма расширили и углубили наши знания о религиозных верованиях алтайцев как по отдельным племенам, так и по различным вопросам этих верований. Но упомянутые работы имеют и другое важное значение. Они связали изучение религиозных воззрений алтайцев с общими теоретическими вопросами, например с вопросами генезиса и разных форм религиозных представлений. Отсюда видно, чта вопросы религии тюркоязычных племен Алтая в советский период изучались довольно интенсивно. Это вполне естественно. Культурное развитие алтайцев, вызванное условиями жизни советского строя, быстро разрушало их первобытные религиозные воззрения. Поэтому было необходимо как можно скорее и подробнее изучить этот безвозвратно исчезающий памятник старой идеологии, тормозящий культурное развитие алтайцев, но представляющий исторический интерес для науки Таким путем были открыты и изучены совершенно неизвестные ранее в науке об алтайцах религиозные культы (культ медведя, культ гор и т. п.), многочисленные обряды и поверья (обряд изготовления и оживления шаманского бубна, охотничьи поверья и т. д.) и прочие стороны религиозных представлений.

Подверглись серьезному изучению новая религиозная форма и культ бурханизма, или так называемая ак \ан (белая вера), у южных алтайцев. Наиболее основательным изучением бурханизма мы обязаны А. Г. Данилину. В течение неоднократных, научных поездок в центры бывшего распространения бурханизма он подробно изучил его культовую и социальную стороны. Большая по объему работа А. Г. Данилина, посвященная этому интересному вопросу, была защищена им в качестве кандидатской диссертации, но, к сожалению, до сих пор остается неопубликованной.

Такова в кратких чертах картина изучения истории и этнографии алтайцев за советский период. Подытоживая ее, можно сказать, что советские ученые подняли изучение этнографии алтайцев на подлинно научную высоту, используя все ценное, что было достигнуто русскими этнографами по Алтаю в дореволюционное время. Таким образом не будет преувеличением сказать, что история и этнография алтайцев впервые встала на прочное фактическое и теоретическое основание в советское время.

Огромную положительную роль в этом сыграли такие исторические работы и документы, как «Замечания» товарищей И. В. Сталина, С. М. Кирова и А. А. Жданова по поводу конспекта учебника истории СССР, опубликованные в 1934 г., и постановления партии и правительства (1934 и 1936 гг.) по поводу преподавания истории, направленные против антимарксистской «школы» Покровского, краткий курс истории Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков) целый ряд постановлений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам, принятых после окончания Великой Отечественной войны, и новые труды И. В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР». Эти выдающиеся труды и документы оказали огромное благотворное влияние на развитие советской исторической науки, подняли ее на недосягаемую для буржуазной науки идейно-теоретическую высоту и помогли советской исторической науке занять ведущее место в мировой науке. Рост и успехи советского алтаеведения отразили, таким образом, общие успехи и достижения советской исторической науки. Однако было бы ошибкой не видеть и некоторых отрицательных сторон в советских историко-этнографических исследованиях, посвященных алтайцам.

Целый ряд работ по истории и этнографии Алтая содержит крупные ошибки и недостатки, свидетельствующие, в частности, об отдельных проявлениях алтайского буржуазного национализма.

Одним из проявлений этого является идеализация исторического прошлого алтайцев, стремление замолчать классовое расслоение и классовые противоречия в среде алтайцев, попытка представить общество у алтайцев доклассовым, родовым строем, внутри которого нет места эксплоатации и угнетению. При этом наличие эксплоатации и угнетения признается, но приписывается только представителям русских эксплоата-торских классов. Наиболее откровенную защиту теория родового строя получила в работах этнографа Н. П. Дыренковой, которая еще в 1926 г. печатно заявляла: «Турецкие (?—Л. П.) племена Алтая — алтайцы живут еще до сих пор родовым бытом, основанном на кровном родстве по отцовской линии». Н. П. Дыренкова пытается обосновать свое положение рядом фактов, правда, извращенных. Она пишет: «Старший в роде, служащий до сих пор объединяющим звеном сеока (рода), пользуется уважением сородичей. Он вмешивается в их дела и играет главную роль в хозяйственных и особенно религиозных вопросах жизни сеока». Н. П. Дыренкова замалчивает роль в жизни алтайцев таких социальных типов алтайцев, как зайсан, бай, шаман. Вместо того чтобы 'показать, что фактическим хозяином в алтайском аиле был зайсан, бай, шаман, торговец и т. п., Дыренкова писала о роли «старшего в роде».

Она также голословно утверждала, что «члены одного рода до последнего времени землей пользовались сообща даже в тех местах, где отчасти занимались и земледелием, работали у сородичей вместе по очереди, скот пасся вместе и в более отдаленное время был общей собственностью рода. В недавнее же время лишь близкие сородичи имели общий скот». Наконец, Дыренкова, говоря о «родовой помощи», сожалеет, что «сейчас этот обычай, под влиянием русских, местами выходит из употребления». На деле же этот обычай представлял собой замаскированную под родственную помощь форму эксплоатации, и советская власть вела с ним борьбу.

Теорию родового строя пропагандировал Л. П. Мамет в книге «Ойротия» и другие авторы. Усвоив эту псевдонаучную теорию, некоторые работники Горного Алтая пытались даже объяснить успехи коллективизации не результатами упорной и систематической работы коммунистической партии среди трудящихся алтайцев, а тем, что алтайцы до революции жили «родовым строем» и имели навыки к коллективному труду и быту.

Националистическая легенда о родовом строе у алтайцев до революции служила теоретической базой правоуклонистам, отрицавшим наличие кулака-эксплоататора в среде алтайцев. Положительную роль родовым пережиткам в процессе социалистического строительства приписывал и С. А. Токарев.

Особенно яростно защищали теорию родового строя у алтайцев местные буржуазные националисты, пробравшиеся в советский и партийный аппарат. Они злобно клеветали на коммунистическую партию, обвиняя ее в борьбе с якобы несуществующими эксплоататорами-алтай-цами в тот период, когда партия вела наступление на эксплоататорские элементы и подготовляла коллективизацию трудящихся алтайцев на основе ликвидации алтайского байства как класса. Извращая действительность, выступая с демагогическими заявлениями, националисты стремились защитить и сохранить алтайских баев в период наиболее ожесточенной классовой борьбы у алтайцев и пытались направить борьбу советской власти только против русских кулацких элементов. Теория родового строя в условиях Горного Алтая была направлена на ревизию генеральной линии нашей коммунистической партии в период коллективизации.

Одной из наиболее ярких по буржуазно-националистической сущности является работа Л. П. Мамета «Ойротия» (1930), в которой он определил бурханизм как национально-освободительное движение. Эта буржуазно-националистическая концепция широко проникла в советскую научную литературу и даже центральную прессу. Ее поддержал также и я в своих ранних работах, пока новые факты, более глубокий научный анализ материала и, особенно, изучение трудов И. В. Сталина не заставили меня не только отказаться от этой антинаучной концепции, но п выступить против нее.

Националистическая сущность книги Мамета выражена также в искажении взаимоотношений русского народа и алтайцев, в проповеди антимарксистских взглядов Покровского и т. д.

Буржуазно-националистические извращения нашли место и в освещении вопросов древней истории алтайцев. Показательной в этом отно- 1 шении является книга С. И. Руденко «Горно-Алтайские находки и скифы», написанная в связи с раскопками автором больших каменных курганов в местностях Пазырык и Баш-адар (Улаганский и Онгудайский районы). Автор заявляет в ней, что в VI—IV вв. до н. э. на Алтае жили скифы, пришедшие сюда с запада и принесшие скотоводство.

Скифская культура, по уверению автора, характеризовалась 1 высоким уровнем и была в то время распространена на огромном про- 1 странстве от Карпат до Тянь-Шаня, Алтая и Памира. Скифские племена 1 обладали не только общностью культуры, но и говорили будто бы на одном языке. Так было сконструировано, вопреки действительности, 1 новое марровское издание скифской «стадии» культуры. Так как современными наследниками этой культуры С. И. Руденко считает алтайцев, казахов, киргизов, туркмен, якутов и другие тюркоязычные I народности, то это объективно приводит автора к поддержке пантюр- I кистского вывода о том, что тюркская культура является одной из 1 древнейших высоких культур, распространенной в свое время на огром- I ной территории. Но такой вывод полностью совпадает с измышлениями I турецких буржуазных националистов и ничего общего с наукой не! имеет. С. И. Руденко не ограничивается конструированием горно-алтай-1 ской скифской культуры, но идеализирует и восхваляет ее. Ссылаясь на I материал, добытый из курганов, принадлежавших богатой верхушке! кочевников, не различая, что из этих вещей создано самими кочевни-1 ками, а что награблено во время набегов, С. И. Руденко восхищается I «скифской культурой» и заявляет: «Культура древних горно-алтайцев 1 не была примитивной, и к каким бы ее элементам мы ни обратились,™ всюду мы убеждаемся в высоком ее уровне» (стр. 251). С. И. Руденко! не смущает при этом, что описываемая им «высокая» культура не знала земледелия, не имела письменности, еще не освоила железо и т. д. НеЯ Я смущают С. И. Руденко и такие варварские обычаи «высокой» культуры,» как насильственное захоронение людей с богатым покойником, питьеИ крови и скальпирование убитого врага, как подношение вождю головыИ убитого врага. С. И. Руденко идеализирует варварскую культуру¦ неумеренным восхвалением изобразительного искусства. Вот примерЛ таких характеристик: «Прекрасные образцы бесподобного ориаменталь-Я ного искусства воплощают в себе и все совершенство данной техникЛ аппликации и блестящее проявление высокого художественного творЛ чества» (стр. 151 —152). «Изобретательность горно-алтайских мастеров была безграничная» (стр. 176). «Шедевры... композиционного искуЛ ства» (стр. 179). «Непревзойденный по своей декоративности (стр. 198) и т. п. С. И.. Руденко подходит к оценке варварскогоЯ изобразительного искусства формально и даже не пытается рЛ скрыть его содержание, рассмотреть в сопоставлении с социальное средой.

Элементы идеализации варварской культуры ранних кочевникоЛ Алтая в отношении изобразительного искусства нашли отражение в раЯ ботах М. П. Грязнова и С. В. Киселева. Я нахожу это и в первом изЯ дании настоящей книги.

Некоторую услугу алтайским буржуазным националистам оказал известный исследователь алтайской филологии Н. А. Баскаков, который в работе о фольклоре и литературе алтайцев пытался связать генетически устное народное творчество алтайцев с древнетюркскими письменными памятниками. Эта работа содержит утверждение, что далекие исторические предки алтайцев имели высоко развитую культуру, восходящую к древним развитым культурам Ирана, Индии, Тибета и Китая, что, конечно, не соответствует действительности.

Буржуазно-националистические взгляды на историю алтайцев нашли отражение в местной прессе. Заведующий кафедрой языка и литературы Горно-Алтайского учительского института С. Суразаков в статье «Вопросы собирания и изучения устной народной поэзии алтайцев»идеализирует алтайский героический эпос, обходит молчанием наличие в нем феодально-байских произведений, возвеличивающих грабежи и насилия различных ханов. С. Суразаков пытается уверить читателя в некой исключительной чистоте национального алтайского героического эпоса, который якобы не испытывал влияния эпоса соседних народностей, например, монголов. Даже признавая участие в этногенезе алтайцев монгольских племен, С. Суразаков не желает согласиться с тем очевидным фактом, что, ассимилировавшись в алтайской тюркоязычной среде, некоторые монгольские племена и роды обогащали культуру алтайских племен рядом элементов народной монгольской культуры, в том числе и эпосом. С. Суразаков бездоказательно и с излишним «патриотизмом» заявляет, что «монгольские племена не могли внести существенного изменения в культуру алтайцев». Между тем, учитывая исключительно сложное этническое происхождение современных алтайцев (в результате дробления и расхождения, смешивания и скрещивания различных по языку родов, племен и народностей на протяжении двух тысячелетий), претендовать на какую-то исключительную чистоту и древность героического эпоса алтайцев — значит отдавать дань буржуазному национализму. Преподаватель Горно-Алтайского института Я.Бражников, видимо, неожиданно для себя примкнул к взглядам турецких буржуазных националистов по вопросу значения термина «тюрк» в VI—VIII вв., отрицая за ним политическое, классовое значение, признавая тем самым лишь этническое. Он сделал это в целях борьбы с марризмом, но спутал псевдонаучное понятие классовости языка с понятием классовости отдельного термина. Дело в том, что как раз марристы выдавали временные и непрочные военно-административные объединения кочевников (гунны, скифы, тюрки и т. д.), создававшиеся кочевой аристократической знатью в целях завоевания, в целях грабительских войн и набегов, за мощные, с высокой культурой государства. Наименования этих политических объединений (гунны, скифы, тюрки), ядром и организатором которых являлась кочевая аристократия, марристы, как и пантюркисты, выдавали за этнические наименовании и распространяли их на многие племена и народности, оказавшиеся в сфере политического господства этих объединений. Таким образом, марризм является одним из идейно-теоретических источников буржуазною национализма. Что касается термина «тюрк», то он первоначально был термином кочевой аристократической верхушки, противопоставлявшей себя рядовым кочевникам, верхушки, именовавшейся, как известно, еще «голубыми тюрками», и в этом смысле был термином классовым, т. е. термином с определенным классовым содержанием. Этот термин в период тюркского каганата, непрочного военно-административного объединения кочевников, временно распространившего господство на огромную территорию от Китая до Ирана и Византии, являлся термином именно политическим и вовсе не означал того, что многочисленные племена и народности, жившие на этом пространстве, называли себя «тюрками» или были «тюрками» по языку.

Ограничиваясь сказанным по поводу буржуазно-националистических тенденций в вопросах изучения алтайцев, мне хотелось бы подчеркнуть, что эти тенденции хотя и не являются широко распространенным явлением, но все же ослабляют успехи советского алтаеведения. Борьба с любыми проявлениями алтайского буржуазного национализма является одним из участков общей борьбы против буржуазного национализма в советском обществе, и ослабление ее недопустимо.