Обычно принято относить начало этнографического изучения алтайцев к 20-м и 30-м годам XIX в., когда по Алтаю путешествовали ботаники Ледебур и Бунге (1826) и геолог Гельмерсен (1834). Известно, что в опубликованных дневниках упомянутых ботаников, особенно у Бунге, содержится немало записей этнографического содержания. Здесь мы найдем описание алтайских зайсанов, с которыми встречался каждый из путешественников по пути своего маршрута. Довольно подробно это описывает Бунге, уделяя внимание и внешнему быту зайсанов, их одежде, жилищу, взаимоотношениям с подчиненным им населением. Но Бунге не ограничивается описанием быта только богатых и знатных алтайцев. От его внимания не ускользает и быт рядовых бедняков алтайцев — скотоводов и охотников, их хозяйство, например мотыжное поливное земледелие,"

Научная экспедиция в горах Алтая.

и т. д. Более всего замечаний у Бунге относится к верованиям алтайцев. У него есть заметки о шамане, о шаманском бубне, о камлании и жертвоприношении, об идолах и т. п. Тем не менее, случайные маршрутные наблюдения Ледебура и даже Бунге при всем их обилии и ценности не могут считаться этнографическим описанием алтайцев. В этом отношении больше оснований считать этнографической работу Гельмерсена «Телецкое озеро и телеуты», появившуюся в русском переводе в 1840 г.Правда, при этом нужно учитывать, что под телеутами Гельмерсен описал, собственно говоря, кумандинцев и что эта его работа также не является первой этнографической работой об алтайцах. К этому времени уже вышли из печати две работы нашего просвещенного соотечественника, неутомимого ученого и путешественника Григория Спасского.Первая из этих статей является настоящей и действительно первой этнографической работой по алтайцам. В ней Григорий Спасский описывает быт телеутов, или теленгутов, довольно широко основываясь как на собственных наблюдениях, так и на известных ему опубликованных материалах (Миллер, Георги). Он пишет о происхождении телеутов, их наружном виде и нравах, о жилище, одежде и пище, о промыслах, о занятиях женщин, причем описание этих сторон жизни дает под отдельными рубриками. Далее он рассматривает образованность телеутов, времяисчисление, веру телеутов, общественное жертвоприношение, частное жертвоприношение, сватовство, калым, похищение жен, свадебные обряды, развод. Г. Спасский стремится не только к четкости и последовательности в своем изложении, но и к его точности.

Поэтому он, иногда присоединяясь к Георги по отдельным вопросам этнографического описания телеутов, например о жилище, одежде, нравах, неоднократно поправляет его и полемизирует с ним. Во второй работе, изложенной в форме дневника, Г. Спасский также дает много этнографических сведений. Здесь говорится о занятиях алтайцев охотой, земледелием, скотоводством, о первобытной форме заготовки сена, а также отписываются жилище, пища, музыкальные инструменты, шаманские идолы и др.

Таким образом, вопреки принятому мнению, можно утверждать, что этнографическое изучение алтайцев начинается (если иметь в виду XIX в.) с упомянутых работ Г. Спасского, а не с работ Ледебура, Бунге и Гельмерсена. Я могу к этому добавить еще мало известного автора, который вел этнографическое изучение алтайцев в 30-х годах XIX в. Это был бийский исправник Горохов. Его- записи под названием «Краткое этнографическое описание Бийских или Алтайских калмыков» были опубликованы в том же 18.40 г., когда появился и русский перевод статьи Гельмерсена о «Телецком озере и телеутах». Работа Горохова представляет весьма ценную и обстоятельную статью по этнографии алтайцев для первой трети XIX в. Значительная по размеру, она дает важные сведения по административному делению и управлению алтайцев, по их материальной культуре и хозяйственным занятиям и особенно по семейным отношениям, рождению и воспитанию ребенка, по народным играм и развлечениям, а также по различным религиозным обрядам. Она выгодно отличается от статьи Гельмерсена как содержательностью, так и объемом приведенного фактического материала.

Возвращаясь к этнографическим наблюдениям над алтайцами путешественников первой половины XIX в., необходимо упомянуть известного русского географа и геолога П. А. Чихачева, посетившего Алтай в 1842 г. и издавшего результаты своего путешествия несколько лет спустя в Париже. Его краткие описания встреч с зайсанами и другими должностными лицами алтайцев, отдельные замечания о быте и хозяйстве алтайцев при крайней скудности этнографических известий о племенах центрального и южного Алтая для первой половины XIX в. нельзя упускать из виду.

Одним из первых исследователей этнографии тюркоязычных племен Алтая, инициатором научного изучения алтайцев и в отношении языки и в отношении их устной народной литературы явился русский миссионер В. Вербицкий, посвятивший непосредственному изучению алтайцев свыше 30 лет своей жизни.

Он глубоко изучил язык и быт различных племен Алтая и не преследовал этим изучением только узких и тенденциозных миссионерских целей. Напротив, В. Вербицкий понимал научное значение своих занятий и широко публиковал результаты наблюдений по этнографии алтайцев уже с конца 50-х годов XIX в. Он был связан с научными кругами Петербурга, Москвы, Казани и Томска и состоял действительным членом Русского Географического общества, членом-сотрудником Западно-Сибирского отдела Русского Географического общества и членом Томского статистического комитета. Не вдаваясь в харакгеристику его известных лингвистических работ, высоко оцененных в тюркологии, я упомяну здесь только об его этнографических исследованиях. Перу В. Вербицкого принадлежит множество статей и мелких заметок, разбросанных в различных, преимущественно трудно доступных журналах и газетах. В 1870 г. он издал сборник этих статей в Томске под общим названием «Алтайцы». Этот сборник лег в основу второго его сборника «Алтайские инородцы», явившегося посмертным изданием трудов покойного исследователя.«Алтайские инородцы» доставили популярность В. Вербицкому и как этнографу.

Общей чертой этнографических работ В. Вербицкого нужно считать их описательный характер. Однако его описания отличаются той точностью и глубиной наблюдений, которые позволяют отнести их к ценным материалам по этнографии алтайцев и в настоящее время. Такому качеству их способствовали долголетняя непрерывная жизнь исследователя среди алтайцев, глубокое знание их языка, постоянный интерес к быту и культуре этих племен, трудолюбие и связь его с научными обществами и отдельными учеными. Вербицкий первый ввел- в науку совершенно правильное и необходимое разделение племен Алтая на северных и южных по признакам их языка, культуры и быта. Он также первый дал сжатое, обобщенное, но меткое описание особенностей языка, культуры и быта тех и других. В. Вербицкий впервые довольно подробно описал верования алтайцев, опубликовал отрывки их текстов, шаманских камланий, насыщал свои работы терминологией алтайцев, собирал и публиковал образцы народного творчества. Ценность с точки зрения этнографии Алтая представляют опубликованные В. Вербицким дневники его миссионерских поездок. К сожалению, дневники эти публиковались в редких миссионерских журналах — «Православное обозрение», «Православный благовестник» и др. Однако научное значение работ

В.Вербицкого по этнографии алтайцев ограничивается фактическими сведениями, собранными им в течение нескольких десятилетий.

В начале 60-х годов, еще при жизни В. Вербицкого, приступил к изучению алтайцев В. В. Радлов, впоследствии знаменитый тюрколог и академик. Он начал свою научную деятельность с изучения алтайцев, впервые отправившись на Алтай летом 1860 г., будучи еще учителем немецкого и латинского языков в Барнаульском высшем горном училище. В это лето Радлов изучал алтайцев бассейна рек Семы, Урсула,

Катуни и Чуй. На следующий год он посетил кумандинцев, челканцев и тубаларов в бассейне р. Бии и в северо-западных окрестностях Телец-кого озера. Он побывал также в эту поездку и у телесов по Чулышману и Башкаусу, и у шорцев верховьев р. Томи и по р. Мрассе. Позднее, в 1865—1870 гг., Радлов посетил Алтай. Результаты научных поездок Радлова были сведены им в книге «Аиз ЗНлпеп», в первом томе которой, помимо общей характеристики и описания родового состава «татар северного Алтая» и «татар собственно Алтая», содержится довольно подробное этнографическое описание алтайцев скотоводческих районов — «алтайских горных калмыков». Далее, в этом же томе, он описывает жизнь и быт телеутов, шорцев, Лебединских татар (челканцев), кумандинцев и черневых татар (тубаларов), воспроизводя записи своих дневников путешествия 1861 г. Во втором томе своей книги Радлов, кроме упомянутых выше результатов своих археологических исследований, дает описание «шаманства и его культа», сопровождая его довольно многочисленным текстом шаманских заклинаний, но только в немецком переводе. Не обращаясь к другим работам Радлова, где встречается этнографический материал, и оставляя в стороне уже давно признанные наукой «Образцы народной литературы тюркских племен», я должен сказать, что этнографическая работа Радлова об алтайцах не потеряла своего научного значения и по сей день в своей фактической части. Однако идейная направленность указанных работ Радлова порочна, антинаучна. Он выступает в них как идеолог великодержавной казенной «науки».

Наблюдая разорение и местами вымирание алтайцев под влиянием колониальной политики царизма в результате разорения их торговцами, Радлов пытается объяснить это биологическим законом борьбы за существование, расовыми свойствами алтайцев как представителей более слабой расы.

«Это может причинить боль фиданггропам,— пишет он, — и огорчить хорошего человека, когда он наблюдает насилие и несправедливость более сильной расы, но таков закон природы, и откровенно нужно признаться: чудные долины Алтая слишком хороши для номадов, которые не умеют поднять богатство края». Совершенно очевидно, что биология понадобилась здесь Радлову для «научного» оправдания колониальной политики царизма. Расой Радлов подменял класс эксплоата-торов, борьбой за существование — эксплоатацию и классовую борьбу. Нельзя также примириться со стремлением Радлова затушевать классовое расслоение среди алтайцев, эксплоатацию зайсанско-байской верхушкой своих сородичей и соплеменников, особенно бедняков.

В 1868 г. на Алтае побывал немецкий геолог Котта, приглашенный для исследования рудных месторождений на кабинетских землях. В его большой работе об Алтае среди различных общих дополнений две странички отведены этнографическим заметкам об алтайцах. Заметки эти не представляют ценности, и поездка по Горному Алтаю этого видного путешественника может считаться для изучения алтайцев бесследной.

Наибольшие заслуги в этнографическом изучении Алтая за рассматриваемый период нужно признать за сибирскими областниками, за нашими известными путешественниками и учеными — Г. Н. Потаниным и Н. М. Ядринцевым. Просвещенные сибиряки, последователи областнической теории А. П. Щапова — крупного и яркого историка, выросшего на демократических идеях 60-х годов, — они сыграли важную роль в деле изучения алтайцев. Среди многочисленных работ этих исследователей Сибири и Центральной Азии имеются как специальные исследования, так и отдельные части общих работ, посвященные алтайцам. Их усилиями этнография алтайцев в 70—80-х годах была поднята на более высокую ступень. Последнее обстоятельство в отношении алтайцев выступает особенно в работах Н. М. Ядринцева. Описывая быт отдельных племен Алтая, Н. М. Ядринцев подходит к этому вопросу исследовательски более глубоко, чем это необходимо только для описания. Н. М. Ядринцев не только, например, устанавливает различные формы хозяйственного быта алтайцев, но выделяет из них наиболее ранние формы, устанавливает последовательность их развития, намечает переходные ступени. Здесь уже проявляется исторический подход к изучению культуры племен Алтая, стремление наметить ее эволюцию Ядринцев первый научно описал первобытные элементы культуры алтайцев.

Этот методологический подход он применял не только при изучении общей картины хозяйственного быта алтайцев, но и к отдельным явлениям материальной культуры, например при изучении типов жилищ, орудий труда, техники земледелия и скотоводства и т. д. Во всех случаях он не только подчеркивает наиболее первобытные элементы и формы их последующего развития, но и располагает их от простого к сложному, исходя из принципа буржуазной эволюционной школы. Однако Н. М. Ядринцев не ограничивается расположением изучаемых явлений в независимые друг от друга эволюционные ряды, как поступали обычно эволюционисты. Напротив, он пытается дать общую картину культуры того или иного племени и, — что особенно ценно, — старается увязать ее с реальной исторической действительностью, отмечая в ней и элементы той или иной конкретной соседней культуры, например монгольской, китайской, русской. При таком подходе к этнографическому изучению алтайцев вполне закономерно привлечение Ядринцевым в работах об алтайцах сравнительного материала по другим народам и, — что также весьма ценно и ново для того времени, — материала археологиче-ского.

К широкому сопоставлению этнографических фактов из жизни алтайцев с подобными фактами у других народов прибегает и Г. Н. Потанин (обычно в форме примечаний). В то же время он использует этнографический материал главным образом из русских письменных исторических источников.

Большое значение исследовательской работы Ядринцева и Потанина заключается еще в том, что они впервые связали изучение этнографии алтайцев с общими проблемами и вопросами истории культуры. С одной стороны, они ввели в исследование этих вопросов материал по этнографии алтайцев, с другой стороны, изложение и освещение алтайского материала рассматривали в связи с общими вопросами истории культуры.

Приведенные краткие замечания по поводу работ Ядринцева и Потанина далеко не исчерпывают их научного значения. Необходимо сказать еще о наиболее важной стороне их печатных работ, связанных с изучением сибирских племен и народов, в том числе и алтайцев. Я имею в виду их идейно-теоретическую сторону и общественное значение.

В самый разгар реакции в области внутренней политики, в годы царствования Александра III, Потанин и особенно Ядринцев проводили в своих работах прогрессивные научные и общественные идеи. Это ярко проявилось в их борьбе за положение так называемых «инородцев». Н. М.Ядринцев в своей известной работе «Сибирские инородцы», где имеется специальная глава «Алтайские тюрки или калмыки», выступил не только как этнограф, но и как исследователь их экономического быта. Он поставил крупный принципиальный вопрос: в чем причины вымирания инородцев? Коренятся ли они в свойствах их расы или в трудных условиях их жизни? Какие причины лежат в основе этих трудных условий? Ядринцев отвечает на эти вопросы в специальной главе «Причины вымирания инородцев и способность их к культуре». Он обрушивается здесь на расовую теорию, называя ее «пагубной теорией» и «предрассудком». Он метко изобличает ее поборников и, в частности, одного из ее творцов, Гобино, в стремлении отнять у низших по культуре племен и народов «общие человеческие свойства и способности», бичует стремление объяснить и оправдать непрерывно ухудшающееся положение таких племен и народов биологическими законами — «борьбой за существование», «естественным отбором».

Ядринцев горячо и убедительно доказывает общность человеческих свойств и разума «инородцев» в сравнении с так называемыми «высшими» народами, их способность к творчеству, культуре. Ядринцев не боится указать, в соответствии с действительностью, на подлинные причины порою бедственного положения «сибирских инородцев», хотя это несомненно било по престижу царского правительства. В противоположность, например, Радлову, который объяснял тяжелое положение алтайцев свойствами их расы, обреченной на вымирание «законами природы», Н. М. Ядринцев видел реальную причину этого в методах колониальной политики царизма. Он указывал на произвол и самовластие царских чиновников на Алтае, на роль русских и алтайских торговцев, превративших торговлю в «наглое хищничество». Ядринцев подчеркивал, что понижение экономического уровня алтайцев, приводящее их порой даже к вымиранию, происходит за счет захвата их земель царскими колонизаторами, а иногда и в результате искусственного или принудительного перевода их на оседлость Алтайской духовной миссией. Бесспорно то, что Ядринцев, как и Потанин, в свое время не побоялся сказать открыто правду о колониальной политике царизма в Сибири и выступил в защиту «инородцев» и как ученый и как представитель прогрессивной части русского общества.

Применение научного метода, каким бы он ни был несовершенным, к изучению жизни алтайцев позволило обоим исследователям притти к заключению, что «ни купец, ни миссионер не послужили

доселе в Алтае к распространению оседлости и культуры» и что это «гораздо более сделало крестьянство своим соседством и влиянием».

При всех недостатках и неточностях данной формулы она заключает в себе ту верную мысль, что не царские колонизаторы, а русский народ с его более высокой культурой при непосредственном общении с алтайцами оказывал положительное влияние на культуру последних, на повышение ее уровня.

Положительную характеристику отмеченных выше работ сибирских областников следует дополнить еще одним замечанием. В связи с изложенным может возникнуть вопрос: насколько обоснованной является эта положительная характеристика отдельных работ Ядринцева и Потанина, если учесть, что они все же далеко не удовлетворяют требованиям современного научного знания, тем более, что в нашей советской литературе уже появлялась резкая их критика? Мне кажется, что наша критика их была все же односторонней, не учитывала в полной мере прогрессивные идеи, изложенные в работах Н. М. Ядринцева и Г. Н. Потанина и являющиеся выражением передовых иаучных взглядов того времени. При всех ошибочных исторических построениях и политических заблуждениях эти ученые ставили своей задачей оказать помощь угнетенным племенам и народам. Заключая свою интересную этнографическую работу «Об алтайцах и черневых татарах», Н. М. Ядринцев писал: «Два видных вопроса выдвигаются таким образом в современной жизни инородцев, которым может оказать услугу научное исследование. Это вопросы о причинах обеднения инородцев и о вымирании, то-есть вопрос о их дальнейшем сохранении и вопрос об условиях, при которых совершаются нормальные переходы к оседлости. Внеся эти вопросы в нашу программу исследования инородцев, мы старались связать их с текущей жизнью и современным положением инородческих племен. Мы имеем основание предполагать, что эти вопросы займут впоследствии видное место в связи с судьбой несчастных рас, достойных внимания науки и участия образованного мира».

Само собой разумеется, что положительное значение работ представителей прогрессивной части интеллигенции вовсе не исключает их отрицательных сторон, вытекающих из несовершенства как их общественных взглядов, так и их метода научного исследования.

Ядринцев писал и печатал упомянутые работы еще в «период возникновения и упрочения в России теории марксизма, идей марксизма, программных положений социал-демократии». Книга Ядринцева «Сибирские инородцы» была издана за четыре года до появления книги Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», на которой, как указывал В. И. Ленин, «воспиталось целое поколение русских марксистов». Отридательные, антинаучные построения в исследованиях упомянутых областников вытекали из их народнического мировоззрения, и о них нельзя забывать современному исследователю. Мелкобуржуазная сущность, непонимание исторического процесса, классовых взаимоотношений пропитывают насквозь некоторые не только теоретические утверждения, но даже описания областников. Так, например, описывая гнет и эксплоатацию алтайцев, областники не указывали, какой определенный способ производства порождал такую-то эксплоатацию, такие-то классы. Они не указывали, интересы каких классов сталкивались здесь, кто конкретно был эксплоататором алтайцев и каких именно алтайцев; все ли алтайцы подвергались одинаково эксплоатации или некоторые из них не только не испытывали эксплоататорского гнета, а, напротив, сами эксплоатиро-вали своих соплеменников. Все эти важнейшие социальные вопросы, как и многие другие, областниками или решались неверно, или были замолчаны. Характерно также и то, что, правильно увидев причину тяжелого социально-экономического положения алтайцев, как и других племен и народностей Сибири, в колониальной политике царизма, областники не могли сделать из этого правильных научных выводов. Что же предлагали они в качестве улучшения положения алтайцев или других отсталых народностей?

Естественно было бы ожидать от них предложений о революционных действиях с целью коренного улучшения экономического и политического положения угнетенных народностей. Но буржуазная сущность областни чества толкала его теоретиков на другой путь. Ядринцев, например, предлагал в качестве спасительного рецепта для угнетенных просвещение. «В пробуждении инстинкта любознательности духовной жизни, — писал он, — и в сознательном отношении к своему будущему будут лежать залоги сохранения племен от вымирания и гибели». Духовной миссии дринцев рекомендовал «вместо свечных заводов и тому подобных заведений» строить «убежища для осиротелых и обессиливших стариков-язычников».

Нет нужды удлинять рассмотрение подобных взглядов разбором соответствующих высказываний Г. Н. Потанина, так как его взгляды не расходятся с вышеприведенными. Из этого ясно видно, что, несмотря на прогрессивность для своего времени некоторых работ областников, наши советские исследователи не должны принимать их безоговорочно, некритически.

К 80-м годам относятся этнографические наблюдения над северными алтайцами, проводившиеся А. В. Адриановым. Этот исследователь неоднократно посещал северные районы Алтая и опубликовал в своих путевых дневниках много новых ценных этнографических сведений, преимущественно по шорцам и челканцам.

В 1882 г. в Горный Алтай была послана комиссия по обследованию Алтайского округа. Результатом ее работ явились отчеты и записки участников обследования. Среди них некоторый интерес представляет работа А. Ваганова «Алтайские инородцы», в которой автор рассматривает в общей форме вопрос о землепользовании и землеустройстве Алтая. Отчеты эти, изданные типографски, видимо в крайне незначительном количестве экземпляров, имеются в библиотеке б. Этнографического отдела Русского музея, ныне Государственного Музея этнографии в Ленинграде.

Следующим крупным и в этом смысле, последним звеном в дореволюционном изучении этнографии алтайцев была работа самого конца XIX в. В 1896 г. побывал на Алтае и собрал новые данные по этнографии и фольклору теленгитов А. Калачев, а летом следующего года Алтай посетил Е. Луценко. Последний отправился на Алтай также к теленгитам с антропологической целью, но, кроме антропологических данных, собрал и опубликовал хороший этнографический материал. Особенного внимания заслуживают его сведения о родовом составе теленгитов, а также данные о родовой администрации.

Однако наибольшее значение имеют исследования С. П. Швецова. В том же 1897 г. С. П. Швецов возглавил статистико-экономическую экспедицию по изучению алтайцев, организованную управлением Алтайского горного округа в связи с предстоящим землеустройством алтайцев. В задачу этой первой плановой экспедиции на Алтай входило выяснение вопроса о численности алтайского населения южной части Бийского уезда и общих условий его жизни. Экспедиция Швецова собрала впервые в истории массовый статистико-экономический материал для характеристики хозяйства алтайцев, как кочевых, так и оседлых. Вместе с этим экспедиция собрала и много этнографических сведений.

Весь материал был опубликован в четырех томах под общим названием «Горный Алтай и его население». Основная работа Швецова составляет первый выпуск первого тома этого издания и посвящена алтайцам-кочевникам б. Бийского уезда.

Работа дает обстоятельное описание хозяйства и быта алтайцев, построенное на полевых материалах экспедиции, и обильно насыщена оригинальными статистико-экономическими данными, что выгодно отличает ее от всех предыдущих работ по Алтаю. Ее автор, разделявший народнические взгляды, отразил в ней достоинства и недостатки этого мировоззрения. Зная о намерении царского кабинета провести землеустройство среди алтайцев, главной целью которого было высвобождение огромного земельного фонда за счет отчуждения от алтайцев лучших земель и сдача отобранной земли в аренду казне, С. П. Швецов стремится доказать в этой работе, что алтайцы живут кочевым бытом, что тем самым они не подготовлены к землеустройству. Он выступает, таким образом, в защиту алтайцев от одной из наиболее разорительных форм колониальной политики царизма — земельных притеснений. Но наряду с этим научное значение этой большой работы весьма ослаблено методом обработки статистического материала. Весь этот массовый материал обработан порочным методом, характерным для народников, — методом средних величин. Антинаучный характер этого метода прекрасно доказал В. И. Ленин в своем известном труде «Развитие капитализма в России». Составляя экономические таблицы, рисующие хозяйство кочевников-алтайцев, Швецов строит их не по признаку обеспеченности хозяйств средствами производства, а оперирует средними величинами. Р> силу этого он умудряется затушевать картину классового расслоения алтайцев и даже не пытается определить подлинный характер их общественных отношений. В полном соответствии с народническими взглядами Швецов идеализирует и крайне преувеличивает значение родового начала у алтайцев и договаривается до того, что у них «никогда не было, как нет и сейчас, разделения на сословия». И все же, даже в таком виде, эта работа Швецова является ценной, во-первых, потому, что она представляет собой первую и единственную солидную работу по экономике алтайцев, во-вторых, потому, что приложенный к ней в виде таблиц огромный статистический материал вполне поддается научной обработке и является надежным экономическим источником для суждения о хозяйственном быте алтайцев в конце XIX в.

Швецов написал, кроме того, две небольшие этнографические работы по алтайцам, не утратившие своего значения до сего времени.

Работами Швецова заканчивается период довольно интенсивного изучения и публикации материалов по этнографии алтайцев в дореволюционное время. Первые десятилетия XX в., до установления и укрепления Советской власти, оказались в указанном смысле мало продуктивными. Поездки по Алтаю Д. А. Клеменца, собиравшего преимущественно этнографические коллекции для Этнографического отдела Русского музея, не дали сколько-нибудь заметных результатов в отношении публикации этнографического материала. То же нужно сказать и по поводу экскурсий по Алтаю барнаульского ботаника В. И. Верещагина, в опубликованных дневниках которого этнографические факты являются случайностью. Большую собирательскую работу по этнографии различных племен Алтая развернул в это время А; В. Анохин. Но он фиксировал свое внимание главным образом на изучении религиозных верований. Издание его материалов осуществилось уже в советский период изучения Алтая, и о них уместнее будет сказать при рассмотрении этого периода.

Прежде чем закончить обзор этнографического изучения алтайцев за старый период, надо упомянуть о нескольких статьях, относящихся к кумандинцам и челканцам. Эти статьи являются едва ли не единственными работами, посвященными описанию специально этих племен. Это относится к статье Н. Шерра, посетившего кумандинцев в 1898 г., и к статье Н. Богатырева. Первая из них является общим очерком этнографии кумандинцев. Вторая статья, как видно из ее названия, содержит довольно обстоятельное описание двух важнейших в жизни кумандинцев промыслов. Наконец упомяну и о статьях К- Хильдена, написанных на основании его поездки к челканцам летом 1914 г., когда он, присоединившись к экспедиции финского географа Гранэ, имел возможность лично наблюдать и собирать материалы по этнографии челканцев, которых он называет татарами-лебединцами. В первой работе Хильдена даны антропологические сведения и краткий этнографический очерк. Вторая его работа посвящена шаманству. Обе работы на русский язык не переведены. Значение их для науки невелико.

Я могу заключить настоящий раздел обзора истории изучения Алтая в этнографическом отношении некоторыми общими выводами.

Прежде всего нужно сказать, что старые этнографические работы, выполненные в основном усилиями русских ученых, оказали большую услугу науке в деле изучения алтайцев.

Значение этих работ гораздо шире рамок этнографических задач. Они доставили ценный материал и для истории алтайцев и для истории их культуры. В свою очередь изученность Алтая в историческом отношении является значительным вкладом в историю культуры восточной части Центральной Азии. Эти работы указывают на активность русской этнографической науки дореволюционного периода и на связь ее с прогрессивными элементами русского общества. Русские ученые в подавляющем большинстве работали среди алтайцев не как представители казенной науки, не как представители августейшего помещика, в имении которого они изучали закрепощенное население. Они работали здесь как объективные наблюдатели, не стремившиеся прикрасить действительность, которая далеко не способствовала благоприятной репутации распорядителей судьбы алтайских племен. Больше того, многие ученые выступали как друзья, как защитники алтайцев, угнетенных царизмом. Наконец необходимо отметить и точность этнографических наблюдений в публикациях старых работ.

Однако все эти положительные стороны не могут служить основанием для умалчивания о недостатках, а иногда просто об отрицательных моментах упомянутых работ. Сказать о них также необходимо. Эти недостатки проявились в первую очередь в неравномерности изучения алтайцев по племенам. Если так называемые «собственно алтайцы» изучались сравнительно часто и довольно подробно, то этого никак нельзя сказать в отношении, например, челканцев, кумандинцев или даже теленгитов Чуйской степи. Такая же неравномерность проявляется в тематике изучения. Больше всего внимание исследователей и путешественников привлекала обычно внешняя сторона жизни алтайцев благодаря своей первобытности, экзотике. Отсюда родилось довольно много описаний типов жилищ, архаических форм орудий труда, оригинальной одежды и особенно вещевых атрибутов культа (идолы, жертвенники и т.п.). Вместе с тем многие стороны быта алтайцев остались почти не затронутыми не только исследованиями, но даже и поверхностными описаниями. Для этого достаточно указать на область семейно-родовых отношений (системы родства, формы брака и т. д.), на ряд производств и занятий (изготовление войлока, шитье обуви, кожаной посуды, одежды), на охотничий промысел и т. д. Я не говорю уже о таких важнейших и основных моментах жизни алтайцев, как их общественные отношения, социальный строй, которые совершенно выпали из поля внимания ученых того времени. Нельзя не подчеркнуть и описательный характер большинства работ. Данное обстоятельство могло бы и не быть недостатком, если бы описания эти были произведены с достаточной глубиной и обстоятельностью. К сожалению, приходится констатировать, что подавляющее большинство старых описательных этнографических работ написано поверхностно, с явным стремлением подчеркнуть только сугубс архаические и-экзотические элементы.

Отсутствие объяснений описываемых явлений весьма понижает научные достоинства многих работ. Старые исследователи не владели научным методом познания и истолкования явлений жизни, между тем как этот метод позволил советским этнографам поднять этнографическое изучение на небывалую научную высоту. При изучении игнорировались социальные, классовые отношения у некоторых алтайских племен. Происходило как бы сознательное замалчивание довольно развитых и оригинальных по форме эксплоататорских отношений внутри самих алтайцев. В связи с этим создавалась совершенно искаженная, антинаучная картина социального строя у различных племен Алтая как строя родового, общинного. Не задерживаясь на этом вопросе, так как ему посвящен ряд страниц в моих опубликованных работах, я перехожу к характеристике изучения Алтая за советский период.