Погребальный
обряд памятников пазырыкской культуры по целому ряду признаков
отличается от предшествующих, аржано-майэмирских. Если для
раннескифского времени была характерна наследуемая с эпохи бронзы
«горизонтальная» система связей между живыми и мёртвыми (погребения на
«горизонте» и в неглубоких могильных ямах), чёткая планиграфия
сакрализованного пространства и общая ориентация в «верхний» мир через
вертикально установленные «знаки» (типа оленных камней), то для
пазырыкской культуры эти три основополагающих компонента
погребально-ритуальной обрядности (могильная яма, уровень древней
поверхности — «слой общения», потусторонний мир) представлены в ином
соотношении.
Все захоронения
в больших Пазырыкских курганах совершены в глубоких могильных ямах;
практически полностью исчезает традиция установки оленных камней. В
некоторых случаях сохраняются дополнительные сооружения, типологически
связанные с предшествующими концентрические кольца, радиально
расположенные выкладки и т.д.), но они носят явно пережиточный характер и
не имеют прежнего функционального назначения.
Значит ли это, что
какое-либо «общение» между живыми и мёртвыми в период проведения обрядов
погребальною цикла у населения пазырыкской культуры полностью
прекратилось? Вероятно, нет.
В материалах
больших Пазырыкских курганов сохранилось немало свидетельств того, что
теперь сами погребальные камеры, опущенные в глубокие могильные ямы,
приобретают сакральное значение и играют существенную роль в совершении
соответствующих обрядов. В предварительном порядке подтверждающие это
положение материалы могут быть сгруппированы по четырём основным
позициям:
1) особенности планиграфии и оформления погребальной камеры;
2) возможность проникновения в неё людей для совершения ритуальных действий;
3) операции с телом умершего;
4) сопроводительный инвентарь.
Особенности планиграфии и оформления погребальной камеры.
Размеры
погребальных камер и особенно высота срубов — до 1,5 м и более (в Туэкте
I, например, 1,75-1,85 м) вполне позволяют предполагать, что они были
предназначены не только для помещения колоды с телом покойного, но и
предусматривали возможность нахождения внутри камеры людей
(родственников или иных лиц), непосредственно участвовавших в совершении
погребального обряда.
Обращает на
себя внимание, что колода с телом покойного, как правило, помещалась
вплотную у южной стенки сруба таким образом, что большая, северная часть
камеры оставалась практически свободной. Здесь помещались предметы
сопроводительного инвентаря и вполне могли находиться люди, совершавшие
ритуальные действия, связанные с «отправлением» покойного.
Размеры и
высота погребальных камер в малых курганах не позволяют предполагать
возможность нахождения в них людей; однако традиционно это место
оставалось свободным. Стенки всех погребальных камер в больших
Пазырыкских курганах были задрапированы коврами и войлоками, что,
вероятно, имело целью не только имитацию «жилого» помещения, но и
создание замкнутого, освященного изображениями на коврах и войлоках,
ритуального пространства, имеющего свою планиграфию и назначение.
Возможность проникновения в погребальную камеру людей для совершения ритуальных действий.
Огромные
каменные насыпи больших Пазырыкских курганов, на первый взгляд,
исключают возможность какой-либо связи с умершими, находящимися внутри
погребальных камер, что, возможно, и было бы справедливо при условии
доказанной одновременности создания внутримогильных и наземных
сооружений.
Однако
убедительных свидетельств этого нет; наоборот, имеется ряд наблюдений,
показывающих, что погребальные камеры какое-то время оставались
доступными. Так, в нескольких случаях на дне могильных ям были найдены
остатки лестниц и брёвна с зарубками, которые могли использоваться как
лестницы (Пазырык IV, V; Туэкта I).
Считается, что
по этим брёвнам с зарубками и лестницам спускались на дно могильных ям
строители срубов; но точно также по ним могли спускаться и люди,
совершавшие ритуальные действия на месте захоронения, когда камеры срубы
уже были построены, но ещё до возведения насыпи.
Интересное
наблюдение по этому поводу было сделано С.И. Руденко при раскопках
кургана Туэкта I. Исходя из характера заполнения могильной ямы, им было
установлено, что ограбление кургана совершено непосредственно за
захоронением, но раньше, чем была возведена каменная насыпь. Отсюда
следует вывод, что «каменной наброской курган покрыли не тотчас после
захоронения, а через какой-то значительный промежуток времени, возможно,
только на следующий год». Такой интервал мог являться исключением из
правил, но мог быть и отражением определённой системы в
последовательности погребального обряда, не зафиксированной при
раскопках других курганов.
Под этим углом зрения могут быть
соответствующим образом интерпретированы и «окна», прорубленные в
стенках срубов из I и V Пазырыкских курганов; причем, в Пазырыке V такое
«окно» было заложено семью обрубками брёвен, прижавшими крышку колоды,
осью от телеги и специальным клином.
Не исключено,
что через них осуществлялась связь с погребальной камерой.
Подхоронительных ходов при раскопках больших Пазырыкских курганов не
обнаружено, что, возможно, объясняется методикой раскопок, когда задача
подобного рода наблюдений ещё не ставилась — основной целью было
вскрытие погребальной камеры; полы курганов не исследовались. Но вот при
проведённых на современном методическом уровне раскопках кургана
Кутургунтас на Южном Алтае в 1991 г. было сделано весьма существенное
открытие, а именно: наличие дромоса,
Дромос,
крытый коридор, ведущий в погребальную камеру под курганом; проход в
склеп, вырезанный в материковом грунте или скале. Имеет горизонтальное
или наклонное направление, иногда устроен в виде лестницы. БСЭ
ведущего в погребальную камеру, а другим концом выходящего на площадь кургана.
По мнению Н.В.
Полосьмак, «он был сооружён для удобства сборки погребальных камер на
дне могильной ямы и захоронения коней и человека». Однако по этому же
дромосу сюда могли проникать и люди, участвующие в погребальной
церемонии. В пользу этого предположения свидетельствует то
обстоятельство, что у нижнего окончания дромоса, шириной около 2 м, был
положен огромный камень-валун, плотно закрывший вход в погребальную
камеру (после завершения необходимого цикла ритуальных действий?).
Операции с телом умершего.
Новые
находки мумий в 90-е годы на плато Укок позволили установить рецепт
пазырыкского бальзамирования. Из столь глубокой древности до нас дошли
лишь два рецепта бальзамирования - египетский и скифский, оба,
разумеется, зафиксированы в письменных источниках: египетский отрывочно в
папирусах и II книге "Истории" Геродота; скифский - в IV книге
"Истории" Геродота. Не обладая никакими письменными свидетельствами о
бальзамировании у пазырыкцев (их просто не существует), удалось, тем не
менее, с помощью физико-химических и биохимических методов исследования,
привлекая патологоанатомов, восстановить и сам процесс бальзамирования и
вещества, которые в нем применялись.
У пазырыкцев
мумификации подвергались не только тела "царей", а, вероятно, всего
свободного населения. Для набивки мумий использовалась трава, но не
какой-то особый набор редких трав с антисептическими свойствами, как у
скифов, а трава пастбищ, окружающих могилы, обычные травы, поедаемые
скотом, имеющие для них символический смысл. В частности, в набивке
мумии женщины из кургана Ак-Алаха использовалась трава, которая и в
настоящее время растет вокруг кургана и по всему Укоку; внутренние
органы у знатных пазырыкцев, вероятно, входили в состав наполнителя
мумии.
Обычно при
мумификации вскрытые и освобожденные от внутренних органов полости
наполнялись разнообразными веществами для того, чтобы восстановить
объемы тела, не дать ему съежиться.
Например,
бальзамировщики Египта набивали под кожу полотно (чаще со смолой),
опилки, землю (с содой), песок и другие материалы, а также лишайник. Все
эти ингридиенты имеют гигроскопические свойста, но антисептическим или
консервирующим действием набивка мумий обладала редко. Это относится и к
пазырыкским.
Однако
результаты специального анализа показали наличие ртути на коже мумии
женщины из кургана, теперь можно предположить, что консервирующим
веществом, вводимым в ткани тела, были ртутные соединения.
Другой важной
чертой можно назвать использование глины для моделирования лица. Но если
у других народов это целое искусство, настоящее производство по
изготовлению сохранившихся посмертных масок и глиняных голов, то у
пазырыкцев это пока только намек на то, что лица умерших покрывались
каким-то составом на основе природной глины для сохранения портретных
черт.
Это
устанавливается исходя из наличия в глазницах мумии женщины из кургана
Ак-Алаха остатков красноватой глинистой массы. Природные глины широко
использовались пазырыкцами в быту и обрядах. Известно, что они входили в
формообразующее вещество головного убора-парика пазырыкских женщин. Это
же вещество с другими добавками использовалось для набивки мумий.
Пластичными
глинами могло обмазываться лицо пазырыкских мумий, поскольку многие из
них до захоронения в подземном склепе хранились в течение длительного
периода (до полугода) среди живых.
Какие-то
операции с телом покойного производились в самой погребальной камере, о
чём свидетельствуют ситуации, зафиксированные В.В. Радловым при
раскопках в Катанде II и С.И. Руденко в Туэкте I. В Катандинском кургане
«на дне могилы стояли в направлении с востока на запад два стола... на
каждом из этих столов лежал скелет головой на восток, без каких-либо
украшений... по краям (столов) шёл рант высотой приблизительно в 1
дюйм». В Туэктинском кургане у западной стенки сруба также находился
стол с рейками-закраинами по длинным сторонам, но на нём было поставлено
блюдо-столик, обычно находящееся на полу камеры. Очевидно, блюдо-столик
было поставлено на стол, когда с него было убрано тело покойного. О
том, что первоначально стол был предназначен для помещения трупа,
свидетельствуют рейки-закраины, такие же как на столе из Катандинского
кургана.
Сопроводительный инвентарь погребальной камеры.
С определённой
точки зрения можно взглянуть и на состав предметов сопроводительного
инвентаря. Принято считать, что в основных захоронениях больших
Пазырыкских курганов находились большие ценности, похищенные
грабителями. Однако интересно, что в неограбленных, близких по
социальному статусу погребениях на плато Укок (курган Ак-Алаха - Южный
Алтай) предметов сопроводительного инвентаря в колодах, т.е.
непосредственно с погребёнными, найдено сравнительно немного, а сам
набор предметов (зеркала, чеканы, наконечники стрел детали поясных
наборов и отдельные украшения) приблизительно такой же, как и в рядовых
курганах.
При этом
абсолютное большинстве вещей, соотносимых с человеком, находилось в
свободной (северной части погребальных камер, что может объясняться
двояким образом: или это место было специально выделено для помещения
предметов сопроводительного инвентаря (как, например, хозяйственные
«отсеки» в погребениях хуннского времени); или эти вещи следует
рассматривать в качестве атрибутов оформления ритуального пространства
внутри погребальной камеры.
Ответ на этот
вопрос, на наш взгляд, даёт наличие в комплексе найденных здесь вещей
предметов явно не утилитарного назначения. К ним относятся:
- курильницы на
специальных подставках-«шестиногах» (в Пазырыке II сверху на курильницу
был наброшен ковёр с изображением сцены нападения грифона на лося,
рядом находилась кожаная фляга с зёрнами конопли);
- каменный светильник (Пазырык II);
- струнные инструменты тина «арфы» (Пазырык II, Башадар);
- односторонние барабаны (Пазырык II, III, V) и т.д.
Все эти вещи,
скорее всего, предназначены не для захоронения в качестве
сопроводительного инвентаря, а для ритуальных действий, связанных с
обрядом погребения, и могли принадлежать не покойному, а лицам,
исполнявшим эти обряды (или участвовавшим в них).
В нескольким
случаях найдены отдельно положенные (возможно, подвешенные) колчан со
стрелами (Башадар), щиты и поножи (Туэкта I), Не исключено, что это
также сакральные предметы вооружения, типа изображённых на оленных
камнях. Некоторые из деревянных предметов, обычно называемых
«подушками», скорее всего, являются «сидениями», как первоначально и
считал С.И. Руденко, отметивший также, что «во всех курганах с двойными
захоронениями — мужчин и женщин — имеется только по одной подушке».
Однако в данном случае важно не столько то, к кому относились эти
«подушки» - мужчине или женщине, а то, что в парных погребениях было
найдено по одному сидению, как бы «общему» для обоих погребённых или,
скорее всего, принадлежавшему «третьему» лицу, участвовавшему в
«проводах» покойных.
Показательны и условия нахождения «подушек» —
большинство из них положены (или поставлены) на полу за пределами колод.
Можно ли рассматривать приведённые данные в свете идеи о том, что
большие Пазырыкские курганы — это некрополь алтайских «шаманов»
скифского времени? Думается, что нет.
Во-первых,
такие же погребения известны и в других местах Горного Алтая — Шибе,
Катанда, Туэкта. Башадар, Берель; не говоря уже о неисследованных
курганах (в этом отношении наиболее показательны открытия последних лет
на плато Укок).
Во-вторых, все
отмеченные сакральные атрибуты, скорее всего, должны относиться не к
погребённым, как часть сопроводительного инвентаря, а к людям,
исполнявшим погребальные церемонии, хотя определить их социальный
статус, пользуясь современной терминологией (жрец, шаман), вряд ли
представляется возможным.
Таким образом,
камеры-срубы больших Пазырыкских курганов являются не только местами
захоронений, но и своеобразными «часовнями», в которых совершалось
таинство «перехода» из мира живых в мир мёртвых. Вероятно, в этой же
связи производилось «кормление» покойного, о чём свидетельствуют
найденные во всех курганах блюда-столики с остатками мясной пищи;
проходило «общение» и прощание с умершим, уходящим (или уплывающим) в
«нижний» мир.
О том, что
покойный мог именно «уплывать» по подземной «реке мёртвых» говорят
изображения мифических рыб, найденные в больших и малых курганах
пазырыкской культуры; а также сама форма колоды с широкими скруглёнными
концами и бронзовыми «глазами» - заклёпками, весьма напоминающая
туловище гигантской рыбы (налима?), в чреве которой покойный отправлялся
в потусторонний мир.
Отвлекаясь от
сухого языка фактов, можно в общих чертах представить себе атмосферу,
царившую глубоко под землёй, в погребальной камере-«часовне»... Тесное
пространство сруба, освещённое неподвижным огоньком светильника;
выступающие из темноты, с настенных ковров и войлоков образы
мифологических существ; сладкий, стелющийся и усыпляющий дым курильниц;
вокруг — вещи, которым суждено навечно остаться в «этом мире»; длинная
колода у стенки, в колоде ОН — руки на груди, глаза зашиты; рядом —
сидящая фигура с низко опущенной головой... и дрожащий звук «арфы» как
последняя связь между живыми и мёртвыми.
| 
