Губернатор был очень доволен и
спросил, чем он может отблагодарить за столь ценный презент. Гонцы
рассказали ему, что есть в горах такое озеро Алтын-Кёль, а на его берегу
место, где зимой нет снега и можно держать скот, не заготавливая сена.
Они попросили разрешить им поселиться там. Поскольку место не было никем
занято, губернатор выдал щедрым гостям грамоту, подтверждающую их право на поселение в приглянувшемся им месте. Эта грамота есть где-то в архивах.
По
охотничьим тропам люди рода вместе со скотом перекочевали на берег
Телецкого озера. Однако, начав осваиваться на новом месте, они поняли,
что раньше здесь уже жили, и те прежние жители использовали в качестве
жилья рубленые избы со сложенными из камней печами, вероятно, это были
русские. Дома к тому времени практически уже развалились и были
непригодны для проживания. Стали интересоваться, почему прежние
поселенцы, бросив всё, в спешке покинули своё жильё. Позже узнали, что
большую часть жителей выкосила тогда какая-то повальная болезнь, а
оставшиеся в живых посчитали это место проклятым и ушли навсегда. Новые
поселенцы начали обживаться в облюбованном уголке побережья озера.
Строили аилы из жердей, крыли их шкурами, корой, обкладывали дерном;
причём селились не все вместе, а раздельно – одна семья у одной речки,
другая у другой, третья у третьей и т.д. Потом ездили друг к другу в
гости – летом верхом, зимой на санях. Землю обрабатывали вручную абылом –
своего рода мотыгой, сеяли ячмень, пшеницу. Из муки пекли калтыр
(лепёшки), делали талкан (предварительно обжаренный молотый ячмень). Так
и жили, пока в этих местах не был организован Алтайский заповедник. Администрация
заповедника сразу же объявила местным жителям, что охотой заниматься
нельзя, собак держать нельзя; нельзя держать лошадей, а коров – только
одну с приплодом. Индивидуальную обработку земли и выращивание зерновых
тоже запретили. Людям ничего не оставалось, как только разъехаться кто
куда – в Артыбаш, в Балыкчу. Большая часть наших родственников
перебралась на Ижон – небольшой участок на противоположном незаповедном
берегу Телецкого озера. Первая жена папиного отца к тому времени уже
умерла, и он с новой женой, моими папой и мамой, которые тоже только что
поженились, какое-то время жили на Ижоне. Но потом из районного центра
Улаган приехали уполномоченные и потребовали объяснения, на каком
основании люди живут в этом месте; сказали, что все должны работать в
колхозе. Короче, всех молодых работоспособных людей загрузили, по словам
папы, как скотину на баржу и увезли в Балыкчу, пригрозив тюрьмой тем,
кто откажется ехать. Не хочешь в колхоз? Значит, враг народа. В
колхозе в Балыкче папа и мама работали до самой войны. Когда началась
война, папу с его братом призвали, но не сразу на фронт, а сначала в
бригаду, которая перегоняла из Монголии в Бийск лошадей для армии. Не
знаю, как эти бригады назывались по-русски, но папа называл их
"кантипо”. Бригада-кантипо, в которой был папа, занималась этим в
течение целого года. Брали в Монголии табун и гнали его полтора-два
месяца до места назначения, после чего людей отпускали на месяц домой.
Потом снова в Монголию. Таким образом, за год папа побывал там три раза.
После
этого их стали готовить на войну. Стрелять они и так все умели,
охотники как-никак; учили колоть штыками ватных кукол и всё такое, а
потом отправили воевать. Папа и его брат Апьян попали в пулемётчики.
Воевали в паре: папа был первым номером, дядя Апьян – вторым. В 1943
году папа получил тяжёлое ранение в голову. После госпиталя вернулся в
Балыкчу, где его, несмотря на вмятину в голове, всё равно заставили
работать – пасти трёх лошадей. Казалось бы, чего проще, но это когда
лошади нормальные. Эти же исхудавшие за голодную зиму ходячие скелеты
вообще не стояли на ногах. Они постоянно падали, и их нужно было
поднимать. Однажды, поднимая одну лошадь, папа недосмотрел за другой,
которая, свалившись между камней, стала биться и лишилась одного глаза. Инвалида
войны погнали этапом в районный центр (от Балыкчи до Улагана горами
около 100 км) в компании с такими же, как он "врагами народа”. В то
время такие группы по 10-15 человек гоняли регулярно раз в декаду или в
полмесяца по разнарядке "сверху”. Всех в тюрьму. Папе вменили в вину,
будто он плохо следил за лошадьми, и одна лежала так долго, что вороны
выклевали ей глаз. Из
всей группы оправдали его одного, и то только потому, что судья
оказалась дальней родственницей. Женщина предупредила: «Ещё раз попадёшь
сюда, не взыщи». В Улагане кто-то подсказал папе, что есть закон, по
которому он как имеющий ранение фронтовик может получать пенсию и не
работать в колхозе. К тому же постоянно кровоточила рана на голове.
Вернувшись в Балыкчу, папа пошёл в управление и сказал, что не может
работать. Ему разрешили уехать, но маму при этом не отпускали. Она и
пахарь, и доярка, и скотница; работала сутками, даже высыпаться не
успевала. С большим трудом удалось добиться разрешения на отъезд и ей. Так
мои родители снова вернулись на Ижон. К тому времени папин отец
перебрался с Ижона в Яйлю. На самом Ижоне работы не было, и папа тоже
стал проситься в Яйлю, но места ему там не нашлось, и ему предложили
работу объездчика в посёлке Беле. Папа согласился. В Беле тогда сеяли
гречиху, горох, ещё что-то, и папу поставили старшим, вроде бригадира,
определяющего, когда пахать, когда сеять. Почему-то эта должность
называлась "объездчик”. Было это где-то в 1948-49 гг., потому что моя
сестра Катя родилась в 1949 году уже там на Беле, а брат Лёша родился
ещё в Балыкче в 1946 году. На Беле мои родители жили до 1957 года. Потом
нужно стало отдавать детей в школу, и папа стал опять проситься в Яйлю.
Как и прежде, места в Яйлю не нашлось, предложили кордон Байгазан.
Перебрались на Байгазан. Мама пристроила Лёшу и Катю на квартиру в
разные семьи в Яйлю, где была школа. Лёша жил у Павла Унычакова, Катя –
не помню у кого. Потом мама прослышала, что за детьми в Яйлю никто
толком не смотрит, что они всё время грязные, завшивели. Бросив
хозяйство, она погрузила нас маленьких (меня и сестру Галю) в лодчонку и
пригребла в Яйлю.
По озеру это где-то около 15 км. В то время тут как раз квартира
освободилась в крайнем бараке, где сейчас старший научный сотрудник
И.П.Кислицин живёт. Тогда в бараке жило шесть семей (сейчас две квартиры)
– по одной в каждой комнате. Одна комнатка освободилась, и мама
заселилась туда без спросу. Папа в это время по заданию заповедника
находился в тайге на заготовке ореха. Вернувшись домой на Байгазан, он
удивился тому, что никого нет, скотина не ухожена, коровы бегают, свиньи
визжат. Узнал, что жена перебралась в Яйлю. Папа тоже переехал.
Начальство ругалось поначалу, но папа разводил руками: «Я тут ни причём,
это всё жена». С тех пор мы и живём в Яйлю – на родине наших предков.
|